Метка: Дарик

Как-то в последнее время слишком много грустного случается вокруг. Хочется писать о чем-то радостном, веселом, жизнеутверждающем, но стоит лишь остановить скачущие мысли, все обваливается куда-то в пропасть грусти и боли.

Сегодня день рождения Дарьки, первый день рождения за 16 лет, когда рядом нет его требовательной морды на тему «чего вы там мне сегодня принесли»? Нет призывов гулять по 7 раз в день. Нет залежей «дариковской» курицы в холодильнике и кастрюли со всегда свежим бульоном. Нет собаки, есть только память, и безумно несущееся время рядом с нами или прямо в нас.

Промежутки длиною в собачью жизнь помогают вспоминать это «было-стало» гораздо ярче. Дарька – последний мой пес, с которым мы сдавали настоящие экзамены в SV, собака, выигравшая экзамен на выносливость даже у взрослых немецких овчарок и получившая за это у заносчивого и снобистого хозяина чужеплощадного немца ящик коньяка, который там, прямо после экзамена, все кроме меня с Дарькой и распили.

С каким азартом он карабкался по падающим ящикам и картонным коробкам, впиваясь в отличного мастера карате с 4 даном из Бельгии, оказавшимся попутно еще и мощным фигурантом. А потом, сопя под столом практически рядом с этим фигурантом, он с интересном смотрел, как меня дожирала фигурантовская бельгийская овчарка, никак не желавшая сдаваться, хотя уже еле стояла на своих тоненьких лапах после моих вполне увесистых ударов. И я, чесслово, не знаю за кого тогда болел Дарик – за меня или за эту кусучую скотину?

На тех местах, где я отпускал Дарьку побегать, в любую погоду, в любое время и очень недалеко от дома, теперь все огорожено, посторонним В и идет громадная стройка домов с кучей будущих квартир. Практически закрыта площадка, на которой мы когда-то работали. Нет больше питомника «Белый Ветер», нет заводчиков, нет нет нет… Осталась только память о чудесной и очень сложной красивой собаке с коричневыми глазами, мокрым носом и бесконечной нежностью к своим людям. Осталось ощущение шерсти в руках, мокрого носа на щеке по утрам. Осталось место в душе, место Дарьки, которое никто и никогда больше не займет.

Много чего недоделано, недосказано, недоедено и недодано. Писать о том, что было гораздо проще, чем каждый день жить реальную жизнь, иногда тяжелую, иногда веселую. Но как бы ни было тяжко, как бы ни хотелось отдыха, сна, да много чего, мы бы тянули все это все вечно, пока у нас бы не закончились силы. Но у тебя, пес, они закончились куда быстрее…

Безумно много всего, за что очень стыдно и чего уже никогда не исправить. Мы за них в ответе, и сами принимаем решения, не всегда зная, насколько это правильно и полезно для них. Нет никакой возможности спросить и узнать, а потом приходит время и ставит точку. Окончательно. Безвозвратно. Бесповоротно.

Остается лишь тот же одинокий вопрос к мирозданию – почему так мало? Ну почему?

Настоящий писатель – это профессионал, который всегда к нужной дате выдает нужный или ему самому, или заказанный кем-то текст. Пофиг что происходит вокруг – кто-то родился или умер, кто-то женился или развелся, писательский текст ровен, спокоен, выдает только те эмоции, которые запланировал сам писатель.

Я не писатель, по заказу писал считанные разы и только на те темы, которые считаю для себя близкими и трогающими за душу. Этот же текст, хотя он и близок, и очень трогает, я пытался начать писать почти месяц. Пытался и не мог.

Никакая тема кроме гребаной путинской войны меня не пробирала. Шок, неприятие происходящего, офигевание, ненависть, животная такая ненависть к уродцу и ко всем его ZVЙ-евцам, невозможность хоть что-то реально изменить, сотни тысяч бегущих от войны женщин и детей, а вдобавок к этому еще и смерти людей, которых знал и хорошо, и очень хорошо, стопорили любые отклонения от темы. Все посты не в тему, даже от моих друзей и про моих любимых дружеских собак я просматривал по-диагонали, даже не лайкая.

Попустило меня только после гриля, устроенного небольшой группой нас для украинских беженцев, и пост о котором толеебарантный фейсбучичек радостно снес с формулировкой «ненависть». Да, бля, я ненавижу путю и всю ту пиздоту, которая идет за ним по чужим трупам. На мой взгляд карать надо тех, кто мразоту эту навидит, но нет, у них свое видение процесса. Наверное потому, что для них, как и для пудлера, эти трупы чужие, для меня же – нет.

В общем, после гриля, после сотен довольных и радостных людей, которые смогли убежать от войны, я ощутил в первый раз после 24 февраля, что да, могу. И вот прошел почти месяц с того момента, как я собирался написать этот пост, подготовил фотки, даже небольшой видосик в тех же наших обычных декорациях. Потом снес все заготовки и попробую еще раз.

Причина для поста более чем серьезная. 11 марта Дарьке исполнилось 15 лет! Пятнадцать! Лет! Вот тому маленькому щеночку, которого я привез из Москвы, из тогда гремевшего «Белого Ветра», малюсенького, любознательного веселого лохматого ребятеночка, личиночку тиранозаврика (С)-Лена Гордовская, который и тиранозавриком тогда не был.

Я помню это же время два года назад. Дарик болел, ему становилось все хуже и хуже, он сдавал прямо на глазах. Мы пошли к врачу, к тому самому, который убил Дэлла, но в клинике которого стоит самая навороченная техника в наших местах. Врач выслушал нас, хотя это было и необязательно, посмотрел на Дарика, сделал анализы, рентген, еще много чего, ну и потом сказал: «Скажите мне, что я должен с ним сделать?»

Я вызверился тогда, удивился, если бы мои клиенты приходили ко мне, а я задавал бы им такие вопросы, насколько бы долго они оставались моими клиентами? Ну и спросил, чего ждать дальше?

— Неделю-две он еще протянет. Может быть! – Сказал врач, потом взглянул на меня и добавил – ну может быть месяц!

Помню, как тогда мы гадали, дотянет ли Дарька до своего дня рождения, точно так же, как и Булка – эти ссука роковые 13 лет. Надежды почти не было. Дарик почти не ходил. Я положил его на весы у доктора – 28 кг вместе с ошейником и поводком. Можете себе представить – 28 кг у южака???

Что было дальше я уже рассказывал – качели. Дарику то становилось лучше, то хуже, то мы думали, что совсем уже все. Не сдавались, почти выносили гулять, кормили с ложки, руками запихивая в пасть вареную курицу. А потом приехал Юрин, который был выпрошен у Оли Грошевой в те минуты, когда я понимал, что очень скоро у меня будет только одна собака.

Юрин о наших мыслях не знал, поэтому он, как любая солнечная и веселая собака, призакомился к Дарику и мигом поднял его на ноги: возмущение, злость и нервы, а так же желание вломить маленькому негодяю, забыло все болезни Дарика хотя бы на время.

И вот 11 марта Дарьке 15 лет. Кровищи выпито ведрами, нервов потрачено грузовиками, но пес рядом и это дорогого стоит. Дарик борется, он пытается со всем своим набором стариковских проблем делать нашу жизнь заботной и нескучной. Мы тоже стараемся по-всякому делать жизнь Дарьки веселее.

В первую встречу беженцев, прибывших после войны, мы взяли с собой Юрина и Ровку. В итоге даже толком пообщаться не получилось – Рова выбирал себе цели еще на подступах, а маленький Юрин одним прыжком уронил сразу трех маленьких девочек, которые все втроем весили меньше, чем хвост Юрина. В этот раз мы были мудрее – Юрин с Ровой отправились охранять садик, а Дарик, как истинная собака-украинец (С)-Лора веселил публику тем, что лежал в сооруженном тенечке и давал всем гладиться… ровно до того момента, когда Дарику привели его нового друга. Ничто, поверьте, ничто не способно разгрести старость так, как это делает молодость и веселость. Люди вокруг, чудесный пес рядом, отсутствие вечно теребящего Дарю Юрина и даже неприсутствие Ровы сделали свое дело. Дарик ожил, весело вилял хвостом, давал гладиться и настолько обоял всех, что ему даже налили пива (хорошо хоть не на голову).

15 лет – очень серьезный возраст! Живи Дарька, пей нашу кровь, чуди, делай что хочешь. Только пожалуйста ешь и живи, живи как можно дольше, пока тебе эта жизнь будет в радость. Ну а мы с Юриным нудоты и скучности в этой жизни тебе уже точно не дадим!

Лишь только солнышко выглянуло и подумало пригреть, как Дарик немедленно взвыл и потащил меня на улицу. Медленно идем-бредем с ним по дорожке, невдалеке остановка автобуса, там просто куча народа – видать автобус должен вот-вот подойти.

Я привычно окинул толпу на предмет беспозвоночных, в смысле бесповодочных собак хозяйской породы: «Да чего вы так напрягаетесь? Он не кусается!» Сегодня таковых там не валялось, и я уже собирался пойти дальше, но Дарик решил обследовать ров, по которому течет ручей. Ну как ров – такое небольшое углубление в лесу, по которому течет лесная водичка. Рова с Юриным прыгают через него и не замечают, но вот за Дариком надо следить – он может оступиться и просто свалится вниз, а там камни, палки, да и вааще…

— Эх, пропала Германия! Совсем пропала! – Услышал я прямо над ухом и оглянулся. Рядом со мной остановился дед во сто лет одет. Он опирался на ходунки с колесиками, и печально смотрел на остановку. Я удивился, закрыл рулетку на запор и проследил за взглядом деда:

Ближе всех к нам стояла дама цвета черного шоколада и орала по-французски на такого-же цвета девочку лет пяти с тысячей косичек со вплетенными в голову ленточками. В двойной коляске, которую она держала задней ногой, не обращая вообще никакого внимания на вопли, мирно спали еще два кофейных дитенка.
Чуть дальше стояла толстенная дама, завернутая в ковер с головы до ног. Вокруг нее резвилась стайка разновозрастных детишек, двое старших пытались выдавить остановочное стекло, остальные просто носились вокруг ожидающих граждан, ловили друг друга и орали на турецком
без акцента.
Несколько девушек, видимо студенток, щебетали друг с другом на английском.
Крепыш лет 20 с набриолиненными на спину волосами и серьгой в ухе во всю глотку молчал на итальянском что-то любовное в телефон, одновременно почесывая пузо и ковыряя ухо.
Шеф соседского тайского ресторана и гостиницы вместе с женой скромно и молча стояли в углу остановки и не отсвечивал.
Несколько младшешкольников на польском спорили на тему того, кто же такая проститутка на самом деле (ну насколько я забыл польский).

— Эх! Совсем пропала страна! – Вздохнул дед еще раз и с надеждой перевел взгляд на меня.

«Да он меня за своего принял!» — мелькнула в голове мысль, и от счастья я чуть не зиганул! Но сдержался, и вместо этого печально произнес:- Как же я вас понимаю! – Посмотрел на дедулю и добавил на русском: — Понаехали тут, понимаешь, всякие. А она, фатерляндиха, нерезиновая ни разу!

Глаза деда вместе с черепом поползли вверх, но не доползли – из оврага вылез нанюхавшийся всякого весеннего Дарик, подошел к деду и четко по-немецки сказал «Гаффф!» Потом подумал немного и добавил: «Блядь!»

Автобус подъехал, поглотил всю остановочную толпу, закрыл двери и уехал. Старичок развернул свои ходунки и бодро похромал от остановки в обратную сторону – с этой Германией ему точно было не по пути.

VU

Это была уже восьмая прогулка за день. Дарик взвыл так, что сопящий возле кровати Рова нервно подпрыгнул и ткнулся носом в спящего меня. Сплю я крепко и разбудить меня однажды не смогла даже армейская тревожная сирена (кто не был, тот будет, кто был – не забудет). Сирена не смогла, Дарик – да на раз. Его вокальным данным позавидует не только любой пИвец, но даже едец.

Я с трудом разомкнул глаза – два часа ночи. Мы ж гуляли всего пару часов назад и вот опять. Почему-то вспомнился старый анекдот про молодую жену и английского лорда, посещающего ее спальню для исполнения супружеского долга в первую брачную ночь каждые пятнадцать минут. Допомнить анекдот я не успел, вторая волна завываний резко пихнула меня в нижеспиние – день, точнее ночь, была срединедельной, и соседей, которым на работу, такие вопли порадовать не могли никак!

— АУУааААААввААААфффФФФВВ! – Громко пропел Дарик, глядя прямо в меня своими коричневыми глазами из-под заколотой челки. – А если не поторопишься, я не только спою весь этот балет, но еще и добавлю водных процедур со спецэффектами!

Проснувшийся Юрин на шатающихся лапах подбрел ко мне и уткнулся носом в руку:— Заткните его пожалуйста, а? А то спать хочется. Хотя и есть тоже хочется. И гулять! – И Юрин пошел лизать Дарику уши и пасть, в надежде что тот заткнется. Дарик же, лежа, пытался укусить любопытного Юрина хоть за что-нибудь: вместе ж устраивать бардак гораздо веселее.

Через несколько минут мы втроем нескладной толпой вывалились в наружу. На руже было обычное по сезону дерьмище, туман, моросилово и прочие ра- то есть гадости. Зато народа не было вообще, да и кто нормальный в такую пору по улицам гуляет?

Дарик, надо отдать ему должное, выл не просто так. Он тут же опорожнил баки и пошел нюхать цветочки вместе с Юриным. Я смотрел на лохматых скот-Inn и думал, что такой сказки с собаками у меня еще не было никогда. Веселой сказки, плавно переходящей в недоспанные ужасы. К погодомрачию вычелся даже свет, который обычно на парковых дорожках горит круглосуточно. Света тоже не было, да и кому он нужен в такую погоду, когда все нормальные люди тихонечко сопят в своих кроватках под уютно потрескивающие в каминах дрова?

Медленно, со скоростью черепахи, ударенной в голову, мы перемещались по темной дорожке. Дарик нащупал речку и ушел на рулетке пить свежую чистую горную воду. Баки надо было пополнить, чтобы еще через три часа устроить очередное подъемное веселье. Юрин же наоборот, приткнулся всей своей тушкой прямо ко мне, положил мордяху на сумку с тренировочными лакомствами и заснул стоя.

Спал он совсем недолго,. Я ощутил, что где-то внутри моей собачки включился такой утробный урчатель, плавно переходящий в рычатель. Я внимательно посмотрел вокруг – темень хоть глаза выколи и совершенно никого. Да, Юрин может увидеть собаку и на другом конце пашни, когда собака размером от птичек не отличается, но тут-то кто?

Юрин стал в стойку и бурчал уже реально громко, а из темноты в свете звезд, недалеко от нас выплыл конь в пальто. Ну не конь, мужик какой-то, но действительно в пальто. В кармане того пальтА что-то неярко блеснуло. Я навел резкость и вообще не поверил своим глазам – там была реальная бутылка водки или чего-то такого. Охренеть не встать! Такого я, по-моему, здесь еще не видел ни разу. Не, люди со спиртным ходят, но все больше с фляжечками плоскими, невидимыми и аккуратненькими, а тут прямо бутылка, на ней пробка и вся эта инсталляция в пальтовом кармане.

— Юрин, тихо! – Сказал я. Как положено моей настоящей послушной и великолепно отдрессированной собаке, Юрин в ответ разразился бешенным лаем.

Мужик стал как вкопанный, затем медленно повернулся к нам. Расстояние между нами было, ну где-то метров в десять не больше. Я уже раскрыл рот чтобы извиниться, потому что среди ночи и без света свирепый лай огромной пушистой гусеницы никак не самый приятный наслаждец в этом дождливо-туманном мире. И пока я мешкался, выбирая язык извинений (ну да, бутылка в кармане), мужик спокойненько так пошел к нам навстречу, громко приговаривая на чистейшем немецком:

— Все хорошо, собачка, не надо меня бояться! Я тебя много раз видел, я не сделаю тебе ничего плохого!

Юрин аж офигел от такой радости. Он присел на всех четырех лапах, и приготовился и выпить, и закусить сразу. Офигел и я – из-за постоянно идущих дождей дорога, даже асфальтовая в парке, стала очень скользкой, что уж там про всякие околодорожия говорить? Дури у Юрина немеряно, и держать его на нетвердой дороге и на широком удобном для потягушек ошейнике – задача не для слабонервных. А ведь во второй руке рулетка от пьющего (в хорошем смысле слова) Дарика, и дергать эту самую рулетку нельзя никак – Дарик просто упадет, потому как после выпивки, да и вообще на лапах он уже не тверд ни разу.

— Стоять! – Заорал я в лицо приближающемуся мужику, но мужик лишь посмотрел на меня, а потом произнес:

— Парень, я помогу тебе с собаками. Я – мастер, и очень долго с собаками работал, я их насквозь вижу. Ты обращайся, не стесняйся…

В этот момент из реки на берег поднялся Дарик. Берег там весь в плюще, поэтому чтобы было тверже, Дарик широко расставлял лапы, но все-равно шатался. Так он вылез на самую вершину и замер в позе Ильи Муромца, который вот сейчас трахнет весь мир, но сначала пойдет и еще на печке немножечко полежит.

— Ого! – Сказал карманный водконосец, оценивая взглядом Дарика, и делая еще пару шажочков к нам. – Вот его (показал взглядом на Дарю) ты держи покрепче, а этого я сейчас бояться отучу. Смотри, это ж легко.

Юрин при этих словах рыкнул (ну юный же еще), и резво отпрыгнул от мужика на всю длину поводка. Южачисты уже все поняли, но мужик тот не был южачистом. Он задорно посмотрел на меня, мол, видишь – собачичке срочно нужна воспитательно-психоогическая помощь от трусости. И уже веселее мужик направился к Юрину.

— НАЗАД!!! — Заорал я мужику, пытаясь как можно быстрее выбрать поводок, чтобы не дать Юрину разогнаться, да какой-там! На последнем мужичьем шаге Юрин понял, что все может сорваться, разогнался, оттолкнулся и прыгнул. Кусаться, конечно, он не умеет, но в наших поигрушках, скажу я вам, своими остренькими зубками распустил он уже не одну кусалку на лоскутки, да и с Ровы шрамы поигрушечные тоже только вот-вот сошли.

Меня снесло как почти подкошенного – две моих против четырех Юриных на мокром асфальте слишком уж неравные силы.. Еле-еле, но на ногах я устоял, и все что успел — дернуть поводком на противоходе назад и треснуть Юрина в полете в бок, а еще выбросить рулетку, чтобы Дарика рывок не зацепил.

Да, опыт не пропьешь, а вот пальто – запросто. Юрин ударил мужика лапами в это самое пальто, и лязгнул пастью где-то рядом с мужичьей грудью. Мужика, которому было скользко не только снаружи, но и внутри, снесло реально. От удара он отлетел в стоящий рядом забор из рабицы, подскользнулся и рухнул в траву. Из кармана, издав траурный «бульк» в эту же самую траву выкатилась но не разбилась бутылка водки. Над лежачим мужиком зависал Юрин, рычащий, орущий, щелкающий пастью_ и даже не думающий реагировать на мои вопли.

И тут, замерший на берегу речки, никем и ничем неконтролируемый Дарик заинтересовался кипишем, подтянулся и побрел добивать мужика. На шее у Дарика болталась сложившаяся рулетка, ничем не напоминавшая утешительный сенбернарный бочонок с вином для подснежных покойников в швейцарских горах. Картина маслом была в самом разгаре и Дарик не хотел ничего и никого пропускать.

— Юрин! Заткнись!!! Дарик! Стоять!!!! – Возвопил я, но внимания никто из собак на меня не обратил (говорю ж – дрессированные они у меня)

— А мне, мне что делать? – Из травы донесся голос собачьего мастера! Голос был испуганным и абсолютно трезвым.

Комедия затянулась и мне поднадоела. Я сбил Юрина, прижал его к забору, завязал петлю из поводка на его шее и усадил командой. Юрин отлично ощущает ситуацию и знает, когда можно повеселиться, а когда лучше вообще не шутить, потому как из шкурки его запросто могут вытряхнуть. Потом поймал Дарика, который уже тоже раззявил пасть на добычу в пальтЕ, взял его на короткий поводок и мужику:

— Вставайте и идите куда шли. А в следующий раз слушайте и делайте то, что вам говорят.

Мужик встал, отряхнулся, но уходить не спешил. Юрин сидел без поводка в нескольких метрах и пас мужика взглядом, как отбившуюся от копыт дурную овцу. Команду пес выполнял четко, но мужик не верил и боялся пошевелиться. Он повернул совершенно белое даже в темноте лицо в нашу сторону и тихо произнес:

— Подайте пожалуйста мою бутылку.

— Идите и сами берите! – Рыкнул я – Никто вас теперь не тронет

— Извините, но я боюсь. Дайте мне ее. Пожалуйста – еще раз попросил он.

Я пожал плечами, наклонился и подал страдальцу склянку. Дядя взял бутылку в руки, отскочил еще на пару шагов, потом открутил пробку, всадил прямо с горла, а потом оторвавшись от целительной влаги и удаляясь от нас быстрым шагом, довольно громко проговорил себе под нос:

— Надо же. Такие милые и безобидные собаки, так хорошо и послушно гуляют. Столько раз видел, столько раз мимо проходили. Русские овчарки… Ну да, ну да. Такие же шизанутые, как и все русские…

Окончания монолога я не услышал. Сидящий на пушистой попе Юрин нюхал траву возле забора, Дарик обхаживал лежащее рядом бревнышко, приноравливаясь к нему то слева, то справа и пытаясь окропить его собой. Прогулка шизанутых продолжала продолжаться.

DEJA VU

Несколько дней спустя. Будняя ночь, начало по тому же сценарию, разве что было не два часа ночи, а четыре. С дикими матами в башке и единственным желанием кого-нибудь убить, я выволок тяни-толкаев в том же составе на внеочередную прогулку. Дарик снова быстро выполнил свою программу, а Юрин, похоже, даже не думал просыпаться – мы так и прогуляли до следующего парка – Дарик пасется на рулетке, нюхает цветочки, а Юрин прижался к ноге, идет и спит.

Вышли мы в наш цивилизованный парк где все красивое, водяная мельница (там, где Юрин плавать пытался с мостика). В такое время в этом парке зимой не бывает никого и никогда, точнее быть никого не должно. Вдруг Юрин проснулся и встал в стойку. Буквально через секунду я услышал, а еще через секунду и увидел толпу пацанов лет так 18-20. Пацаны были от нас довольно далеко, и в таком состоянии, когда кровь бурлит все играет, хочется всего, сразу и оторваться, а еще и силушкой померяться. Состояние, когда электричество брызжет и можно заломать весь мир на раз – знаю, помню, сам такой был (извинити).

Пацаны орали, вопили, пинали друг друга, прыгали через скамейки, слушали какой-то громыхающий музон из сразу всех телефонов, в общем, отрывались по-всякому. Я такие фокусы люблю, да и юному Юрину подобный треннинг весьма полезен. Вот только в другой руке у меня медленно бредущий Дарик, даже не думающий ускоряться, и не собиравшийся обходить ту самую клумбу, которая уже разделяла нас и идущую нам навстречу и орущую толпу. У Дарика с клумбой были свои неотложные и важные дела.

Увидев нас, пацаны остановились и затихли. Дарик, а вместе с ним и мы с Юриным тоже остановились. Дарик нашел свой любимый цветочек и дальше без занюхиваний идти не захотел, а рычавший Юрин только усилил мощь внутреннего клокотателя, стал в стойку и бурчал. Я попытался сдвинуть Дарика от цветочка, чтобы пойти заре, в смысле толпе навстречу, но какой там – когда Дарику чего-то надо, весь мир будет подождать.

Толпа стояла и молча глядела на нас. Мы с Юриным смотрели на толпу, Дарик был в цветочном дзене. Вдруг от толпы отделился один вьюнош, засунул руки в карманы, в пасти папиросыч – все как в плохом кине. Отделился и направился к нам так, что, если бы это было в моем двоюродном Харькове в любимое начало 90-х, я бы точно знал, что сейчас он попросит закурить, а потом денег.

— О! Одесса-мама, в рот пароход! – Обрадовался Юрин и снова взвился в свечку. В этот раз я был готов заранее и пространства для маневра я лохматому гопнику не дал. Юрин, однако, даже вися на ошейнике, надежды не терял: орал, клацал пастью, все дела и всё как обычно (см. выше).

— Привет! – Парень остановился метрах в пяти от нас. Он смотрел на грозного Юрина, на нюхательного Дарика и улыбался во все лицо.

Я озадаченно заткнулся, потому что ожидал чего угодно, но не этого, а, например, «почему это твои собаки на нас орут?»

— Вот они какие, эти знаменитые (знаменитые, Карл) местные собаки! Столько слышал, а вот сейчас первый раз живьем увидел. Крааааассиииивые!

— Мууэээааа?? – Промямлил я от неожиданности, практически сюрра происходящего.

— А можно я их сфотографирую? Если нужно заплатить, Вы скажите, я готов! – Парень продолжал улыбаться, и так открыто и по-доброму, что даже Юрин заткнулся. Сам. Ну как заткнулся – спрыгнул со свечки, просто стоял рядом и негромко рычал.

— Да фотографируй конечно, не вопрос! – Ко мне снова вернулся дар речи. – Если хочешь, друзей своих зови, можно посадить собак, а вы вокруг станете и я вас всех сфотографирую. Собаки не тронут.

— Нееее, так не надо! – Парень инстинктивно сделал пару шагов назад. – Они (он кивнул в сторону пацанов) хотят конечно, но подойти боятся. Я тоже боюсь, но вот столько слышал, и они мне так понравились. Пушиииистые такие!

Я подозвал Дарика, поставил зверушек рядом друг с другом. Парень сделал несколько снимков, вежливо поблагодарил и убежал к своим, после чего вся толпа тут же стала эти снимки разглядывать, тыкать в них пальцами, а потом парень, который соб сфотографировал, стал ржать и что-то там весело требовать, рассылая фотки своим товарищам.

Мы тихонько прошли мимо веселящейся толпы, и под их «спасибо» и «спокойной ночи» направились домой.

— Немцы, такие разные немцы! – Думалось мне в ночной тишине. – Вот мы — совсем другие. Постоянные… и шизанутые

Не получается писать здесь. Нет ресурса не то что писать, даже читать не получается — зайду раз в два-три дня, лайкну что на глаза из свежего попадется, и снова в сумрак.

Происходит очень много чего, и очень часто, иногда хорошее, иногда даже веселое, но.. Наступило то самое жуткое время собачьей старости, когда видишь, как молодой, сильный, легкий еще совсем недавно Дарик постепенно превращается в старичка, как он дряхлеет, слабеет, становится совершенно беспомощным, и как никогда сейчас нуждается в нас.

Жизнь сейчас итак тяжелая, стоит ли грузить тех, кто меня читает еще больше? Вот и не хочется ничего писать, хотя надо конечно. Мне самому надо, просто чтобы помнить.

Никогда в жизни я не тратил столько времени на собак. Вот вообще никогда, не было такого. И еще я очень люблю гулять с собаками, точнее любил. Берешь себе пса, велосипед или просто так, ногами, утОпаешь с псом далеко-далеко, вернешься без рук без ног, счастливый и довольный. С тем же Дариком, когда к экзамену на выносливость готовились, в течение нескольких месяцев каждый день я проезжал с ним ту же десятку на велике и это было просто незаметно. И абсолютно кайфово еще.

Так было. Сейчас все иначе -я прохожу в день, наверное, с ту же десятку километров. Прогулки с Дариком каждые четыре часа, вместе с Дариком обычно гуляет Юрин, потом еще надо выйти с Ровой, который ведет себя просто идеально, но гулять все-равно надо. Но утомляет не это, выбивает напрочь именно немощность, старость и то, что помочь не можешь никак. Да и никто не может. Это рвет изнутри, размывает все силы, незаметно, тоже капля за каплей, но в итоге уже не получается переводить незнакомые разговоры, отвечая на хамство что-то вроде «и тебе не болеть, мил человек», а в лучшем случае отзеркалить, засунув руки в карманы, чтобы не начудить не дай бог.

День на день не приходится, все как на качелях. Будильник не нужен, рано утром просыпаемся под Дарькин ор. И какое уже утро в голове одна мысль — пусть сегодня все будет хорошо. И да, иногда бывает хорошо, когда Дарька носится за собачьими дамами, облаивает собак, лезет бить морду Юрину и даже Ровику через дверь, ест как лошадь после похода и вообще доволен жизнью. А иногда он как тряпочка, встать сам не может, ходит и шатается, да и спит целый день, накормить его ирреально вообще. И начинаешь замечать всякие мелочи — «урраа, сегодня он лапку на камень задрал, хотя уже давным-давно просто приседает», или «пипец. даже на быстром лифте до этажа не доехал, на попу уселся и еле из этого самого лифта вышел».

Каждая прогулка у нас где-то с километр, вот и представьте как это гулять с таким вот медленным Дариком и рвущим все из-под себя на куски Юриным одновременно. А гулять с каждым поодиночке — просто нет сил. А надо. Но нет сил, совсем нет и при слове «прогулка» я уже просто зверею.

Это только мысли в голове, а в реале — закрыл рот, одел поводки и вперед. Стих. И уж конечно, если есть эти самые силы, я пытаюсь выйти с Юриным, только с ним, чтобы он мог носиться в полях со всех своих щенячьих лап, а не плестись рядом с Дариком со скоростью столетней черепахи Тротиллы, которую вот-вот рванет.

На днях собрал я то, что еще во мне осталось, и вывел юного песика в местный колхоз. На свежевспаханных полях белоснежный южак моментально превращается в такого -же совершенно русского черного терьера, да и пофиг собственно. Легкий дождик доделывал свое грязное дело, но Юрин был беспредельно счастлив — он нарезал круги в пашне, играл в дождевого червяка, пытался догнать птиц в небе, подскальзывался, падал, катался на брюхе и кувыркался через голову.

Мы часто ходим гулять в эти поля — там хорошо и народу довольно мало. Да и удобно еще — два поля разделены небольшой тропинкой, рядом с которой заросшая травой дорога шириной с колею небольшого автомобиля. Мы бредем по тропинке, собаки носятся в полях и всем наступает счастье. Одна беда — иногда поля засевают огромной кукурузой, и вокруг просто совершенно ничего не видно.

Сейчас одно поле, которое по ходу справа, полностью скосили и перепахали, а вот другое, слева, почему-то не тронули, выкосив его ровно на одну ширину сеялки, да так, что там торчат довольно острые стебли этой самой сухой кукурузы сантиметров на 20-30 в высоту.

Юрин носится по пашне, я бреду впереди по тропинке, заглядывая за угол. чтобы не попался никто. Вижу как к нам навстречу с большой дороги сворачивает лошадь, на лошади — жоппей, в смысле наездник, в смысле мужичонка. Надо сказать, что за все эти годы моей жизни с прогуливающимися вокруг лошадьми, мужиков верхом я практически никогда не видел. Подавляющее большинство — это молодые и очень молодые девчонки, очень изредка верхом встречаются взрослые дамы, а вот мужики в седлах — такого здесь нет почти никогда. Разве что сосед наш регулярно объезжает запряженных в коляску новых молодых лошадок, вот, пожалуй, и все.

А тут навстречу вот прямо настоящий наездник (ну как я их понимаю) — росточку где-то метр с кепкой, весом — под 50кг вместе с трусами и ботинками. Сапожки начищенные, шлем пробковый, как у немцев в первую мировую, только без пики. Не молодой уже, личико как куриная жопка, узенькое и стянутое. Подпрыгивает уверенно, поводья в одной руке, хлыстик какой-то. Видно, что чел точно не вчерашний. Свернул он и по тропинке к нам.

Про свое отношение и «знание» лошадок я уже сто раз писал. Да и кто знает, какая лошадка попадется, поэтому подозвал оборванца из полей. Юрин прилетел мигом, аки стриж. Сам вделся в поводок и пошел слева рядом, как будто мы экзамен какой сдаем.

И тут мой песик увидел лошадь. Точнее не лошадь, а вот то, что на ней восседало. Возраст у зверика сейчас самый что ни на есть — сигареты в подворотне попросить, мобилу отжать — силушка бурлит. особенно в сторону мужиков — это в нем деда Рова просыпается. Но я песика своего знаю весьма неплохо, поэтому прибил его командой, выбрал поводок коротко, и мы идем. А лошадка и лошадник нам навстречу. Четко по тропинке.

Выглядело все так — я иду по этой самой узенькой тропинке, слева от меня на поводке с выпуском максимум сантиметров 20 вышагивает Юрин. Потом где-то метр травы и начинается то полускошенное поле с торчащими из земли острыми 20-30-сантиметровым палками. А справа от меня где-то метров 10 чистой травы и затем пашня, откуда припрыгал Юрин. Мужик вел лошадь по узенькой тропинке, так, что она ножки свои заплетала почти в косичку, чтобы по ней вышагивать. Мне еще удивилось — странно как-то: почему бы ему не свернуть на травку. ну чтобы впритирку с нами не проходить. Мне же лезть в мокрую траву не хотелось не только из-за только прошедшего дождя. а из-за того чтобы между Юриным и лошадью был хотя бы я. На всякий. Но мужик же опытный, жоппей уверенный, знает что делает. Поэтому я особо не напрягался, лишь внимательно следил за лошадью и краем глаза за Юриным еще.

Расстояние между нами стремительно сокращалось. Я сошел с тропинки и прижал Юрина почти вплотную к остаткам кукурузы. Юрин с интересом следил за лошадью, а вот лошадка… Я совсем не спец в лошадях, но коняшка явно косила на Юрина и ей явно было страшно. Она водила мордой и пыталась отойти, но могучая рука подшлемного гономика уверенно вела ее вперед.

Между нами и лошадкой осталось метров пять, не больше. Мне с Юриным прижиматься уже было некуда, поэтому я просто перехватил Юрина за ошейник — как в воду глядел. Лошадь не выдержала напряга, дернула головой и всхрапнула. Юрин бросился в тот же момент, но не просто шваркнулся, как это делает подавляющее большинство молодых задорных собачек, а по-настоящему, по-южачиному, когда за несколько метров от собаки уже летит волна злобы, силы и ужаса. Собака даже не скалится, не лает и не рычит. Все происходит в абсолютной тишине и от этого еще жутче. Я видел такое у Ровы неоднократно, а теперь вот еще внучочечек подрастательный добавляет.

Юрин бросился совершенно стремительно и молча. Я был готов и Юрин тут же завис на задних лапах, не продвинувшись вперед ни на миллиметр. Однако ему вполне себе хватило запустить ту самую волну, которая и накрыла лошадь. Ощущение такое, будто она врезалась в океан — отпрыгнула боком и в этот момент ее задние ноги подломились. Повторюсь — между нами было менее пяти метров, но было полное ощущение, что лошадь ударили чем-то огромным и тяжелым.

Юрин висел у меня на ошейнике, я очень внимательно следил за лошадкой и хочу сказать, жоппею надо отдать должное. Он действительно был мастером и ударил лошадь ногами именно в ту долю секунды, когда закончилось ее проседание на задних ногах и был малюсенький импульс противохода. Не знаю, насколько понятно я объясняю, но если бы он ударил лошадь чуть раньше, она бы этого просто не заметила, а если позже — они бы все-равно рухнули на землю.

Ускоренная ударом лошадь рванула и выскочила из какого-то невероятного угла, находясь почти рядом с землей, выпрямилась и как-то боком, странно выбрасывая копыта, потрусила в сторону пашни.

— Если ты знаешь, что твоя лошадка боится собак, то почему бы не быть взаимовежливым и не сделать пару метров в сторону по травке, тем более видно же, что я с собакой уже почти в самую острую кукурузу залез — пронеслось у меня в голове. А вслух я сказал:

— Извините пожалуйста! — Продолжая держать зависшего Юрина и удивляясь сам себе, с чего это я извиняюсь, собственно? Хотя да, лошадку ведь по-любому жалко.

Наездник не проронил ни слова, и лишь отъехав от нас на безопасное расстояние повернулся и проорал:

— У вас, надеюсь, очень хорошая страховка!

— Ну езжай сюда, проверишь. — Тут же отзеркалил я. И добавил

— будешь вежливее, твоя лошадка проживет гораздо дольше. Да и ты тоже, хотя это не важно.

Дядя почему-то продолжать не решился. Он махнул рукой и треснул лошадку, после чего скрылся в нашем гулятельном лесу. Я спустил Юрина со второго этажа, отпустил с поводка. Пес уже давно забыл о лошадке и побежал пастись рядом, а вот я мужичонку запомнил. Не думаю, конечно, что мы еще встретимся, он точно заезжий какой-то. Но кто знает, земля ведь круглая. Хотя… на кой хер он бы мне сдался? Просто ресурс мой, он уже весь совсем кончился

Глубокий ночер. Идем себе, гуляем, никого не трогаем, а тут из-за угла….

Звук гудильника впился в мозг тысячей мириадов раскаленных острых иголок и отозвался дикой болью где-то глубоко внутри башки. Я заткнул шайтан-машину и сел в кровати, пошатываясь сразу во все стороны. Реальность медленно приходила в себя и принимала очертания спальни. Рядом с кроватью, разбросав все лапы, пузом кверху лежал сонный Рова. Он открыл глаза и уселся на своем коврике, зевая во всю пасть.

Кое-как я впал в тапочки, и побрелся в гостиную. Там в углу разбудившийся Юрин, так же пошатываясь, поднялся, прислонился ко мне всей своей тушей, и, не раскрывая своих глазенок, побрел со мной куда угодно. А угодно мне было в ванную, под душ, чтобы хоть как-нибудь проснуться. Настежь открытое окно и +7 за бортом бодрости не добавляли, хотя выстиранные в стиралке собакогулятельные кроссовки, сушившиеся на краю подоконника, скукошились в сморчки, как мошонка полярного медведя при очередном заморозке в -200.

По дороге нам повстречался уютно спящий Дарик. Он даже не думал просыпаться, его лапы куда-то бежали, язык высунулся из пасти, а сама пасть вкусно причмокивала. Дарик спал так, как спит тот, кто заплатил все налоги и выполнил пятилетку за три дня. Он наорался всласть, с пол-одиннадцатого вечера до половины шестого утра выгулял нас еще два дополнительных раза, во всю глотку потребовав цыган, воли, баба-лаек и медведей. Ну а теперь крепко-крепко спал, видя двадцатый сон и разврат с собой в главной роли.

— Вставай, чудовище! – Я пошевелил Дарика за туловище – Идем гулять (блядь-блядь-блядь.. привычно откликнулось домашнее эхо).

Дарик громко в меня пукнул, и остался неподвижен. Наверное, моя просьба была слегка несвоевременной? Мне бы удалиться, но звала не только труба на работу, хотелось какого-нибудь адекватного алаверды за очередную оруще-гулятельную Дарикову ночь.

— А ну вставай давай! – Я легонько потряс Дарика за шубу – кто-то дрыхнет целыми днями, а кому-то еще работать надо!

Дарик сонно открыл один глаз, потом второй, а потом попытался цапнуть меня за руку. Не успел, реакция у него давно уже не та. И тогда Дарик перешел на привычный ему громоковопящий мат:

— Нахер все пошли! Государь почивать изволит! Не сметь! Будить! Вон отсюда, челядь.

Сонный удивленный Юрин потрогал Дарика лапой, чего, мол, разбушевался?.

— Гаффнахуйотсюдаясказал! – Совсем разошелся Дарик и попытался цапнуть Юрина. Юрин сделал шаг назад и Дарик снова промазал.

Надо сказать, что будится Дарик ранними утрами в несколько приемов – сначала вот так, потом громче, потом еще громче, потом он пытается собрать себя в кучу на скользкой плитке (ковриков Дариковеличество не признает никаких), потом вставший на лапы Дарик пытается избить Юрина, потом мы выходим гулять обычным нашим тяни-толкаем. Это так, небольшое отступление к пьесе.

— Давай буди Дарика! – Сказал я стоящему рядом все еще сонному Юрину и пошел в душ.

— Вас понял, сэр! – Сказал начавший просыпаться Юрин и потянул лежащего Дарика за хвост!

Я плотно закрыл дверь и включил воду, заглушившую вопли Дарика и вообще весь этот утренний жуткокошмар.

Сколь веревочка не лейся, все хорошее заканчивается куда быстрее, чем хотелось бы. Я выполз из душа в этот жуткий мир. В меня холодным носом сразу воткнулся Юрин:

— Уррраааа! Погуляшечки! Мы идем на волю, в пампасы! – Совершенно проснувшийся уже пес запрыгал вокруг меня, попутно вертясь, как волчок, от дикой радости.

Я снова вошел в гостиную: окно открыто, кроссовки кукошатся, а Дарик, вместо того чтобы, как обычно в это время уже гоняться по комнате за Юриным (да, соседи, понимаю, тоже вас люблю по-всякому), СПАЛ прямо в дальнем углу, недалеко от кроссовок.

— Юрин! — Удивился я. – Что за дела? Почему Дарик еще спит? Он нас всю ночь гонял, теперь наша очередь!

— Сиюминуточку! – Взоржал Юрин и пробежался по Дарику туда-сюда, наступив ему своими копытцами сразу на все. Затем снова подбежал ко мне и выжидательно уселся у левой ноги.

— ИНННА! – Возвопил Дарик сразу из всех отверстий и поднял голову.

— Сам ты «инна» — Обиделся Юрин, взял в пасть валявшуюся под ногами резиновую змейку, в которую вмазывают всякую вкусную пасту или паштеты, и совершенно не примериваясь метнул этот кусок резины в сторону спящего матом Дари.

От удивления я раскрыл рот. Змея, вертясь как бумеранг, пролетела в паре сантиметров от дорогущей люстры, описала огромную дугу, и приземлилась прямо на башку вновь попытавшемуся улечься и уснуть Дарику. С перепугу Дарик вскочил на лапы с такой скоростью, которая не всегда удается даже Юрину. Он обнюхал призмеившуюся ему на башку резину, все понял, налил глаза ненавистью и поскакал убивать Юрина.

— Ну вот видишь, я его и проснул, как ты просил! – Улыбающийся Юрин легко увернулся от клацающей пасти Дарика и сделал галопом круг по комнате.

— Что ж за бессонная такая жизнь? – Выдохнул я, и стал одевать поводок Дарику

— А ты шо, еще спишь что-ли? – Юрин удивленно посмотрел на меня, склонив голову на бок.

— Дадада, бля, сплю! Когда ж мне еще спать, если ночью не даете? – Вызверился я.

— Давай я тебя тоже разбужу! – Сказал веселый Юрин. Он подлетел к открытому окну, остановился, внимательно посмотрел на меня. Затем развернулся и носом, благо рост позволяет, вытолкнул кроссовок с седьмого этажа в полет, после чего снова развернулся и посмотрел на меня. Похоже эффект меня с открытым от охреневания ртом ему понравился. Юрин развернулся к окну, выкинул второй скукошенный кроссовок и радостно прибежал ко мне.

И вот на этом месте да, я весьма воз- в смысле разбудился и очень очень резво побежал вниз спасать несчастную летающую обувь. Собаки весело неслись рядом. Утро удалось.

Нынешнее наше счастье прогулок состоит всего из трех вещей:
— чтобы у Дарика ничего не болело;
— чтобы с неба никак не каKал дождь;
— чтобы нам вообще никто не повстречался.

Это, конечно, сферический конь в вакууме и так не бывает практически никогда. Практически…

Вышел вчера ночером со своим тяни-толкаем в виде Юрина, которого от всего «тяни», и Дарика, которого постоянно «толкай». Тепло, чудесно, с неба ни капельки. И ни одного человека, вот вообще ни одного. Нигде. Дарик нюхает цветочки, Юрин скачет козликом. Даже мысль такая в голову закралась – а не отпустить ли этого козлищу попастись свободно? Все-равно ж нету никого вокруг.

Додумать мысль я не успел. «РРРРРРР!!!!» — Послышалось из Юрина, и он сделал стойку на дичь. Поводок натянулся. Мы с Дариком очнулись и огляделись — дичи не было нигде. То есть абсолютно – пустынные аллейки, дорожки с газонами. Шуршит речка, поют птички, светит Луна и ни души вокруг. Юрин, конечно, парень простой, он и на птичек в воздухе может залипнуть, и на автобус броситься, и даже на самолет полаять. Но вот сейчас в обозримом взглядом пространстве не было абсолютно никого.

Я еще раз взглянул на Юрина: пес не переставал рычать, а взгляд его был четко направлен куда-то в даль, причем в какую-то точку. Зверик мой явно не шутил, не прикалывался и не бесновался, поэтому я проследил за его взглядом. Вдали от нас, метров так за 40, наверное, прямо под фонарем рядом с дорожкой стоял новенький велосипед. Почему новенький? Ну блестел уж слишком ярко, старый велик так не отмыть. Стоял и стоял, тут это обычное явление – город у нас студенческий, велосипедов на несколько порядков больше машин.

Юрин зарычал громче, и резко потянул к одинокому велосипедику. Я еще раз всмотрелся в даль и мне показалось, что рядом с велосипедом что-то шевелится. Оторвал Дарю от очередной клумбы, и мы двинули за рвущимся дать татарам мзды (С) Юриным. Чем ближе мы приближались, тем четче различалось что-то маленькое, копошившееся рядом с велосипедом. Нас оно не замечало, продолжая ковыряться и шевелиться, подергивая велосипед, который вскинув руль как руки к небу, казалось, просил о помощи.

Времени – час ночи, вокруг ни души, новенький велик и что-то, этот велосипед дергающее, причем долго так дергающее. Какие мысли могут прийти в голову кроме той, единственно правильной? Был бы ключ, уже сто раз бы отсоединил велик и уехал, а так возится и возится, дергает и дергает. Ну и Юрин еще газу добавляет.

— Эй, ты чего там делаешь? – Грозно крикнул я, и сам с себя удивился. Ну вот оно мне надо? В охране уже лет 15 как не работаю, дружинником народным тоже не записывался. Но иногда слова опережают мысли, а раз уж сказано, надо либо отвечать, либо не молчать. А как пройти мимо, когда на твоих глазах велик чужой отвинчивают?

Что-то копошившееся быстро отскочило от велосипеда, дернулось было бежать, но я снова заорал:

— Стоять на месте! Спущу собак!

Сказано было сильно. Дарик, конечно, на фигуранта ходил и цапнуть может вполне прилично (когда даешь ему вкусняшку, главное – успеть убрать руку, иначе будет большая и глубокая дырка. Дарик не Ровик, который в самые голодные свои дни любую вкусняшку берет губами, нежно нежно), вот только догнать кого-нибудь он уже вряд ли сможет. Юрин же – это сгусток энергии, он и догонит, и собьет, и грызанет еще. Вот только делать он на самом деле ничего серьезного не умеет, потому что еще ребенок. А чОрт, который велики отвинчивает, может вполне себе быть и не пустой. Достанет нож, да ту же отвертку и все, нет у меня собаки. Кому такое надо? И зачем?

Но то, что отскочило от велосипеда, посмотрело на набычившегося Дарика, на беснующегося уже на задних лапах, и желающего убить всех и вся Юрина, и благоразумно решило не двигаться. Этим чем-то оказался мужичонка средних лет и среднего роста, в курточке и с сумочкой (наверное, для инструментов для взлома замков от велосипедов). Он стоял на дорожке, как раз под фонарем и, похоже, очень-очень боялся собак. Его лицо даже в темноте казалось каким-то сине-белым, он не мигая смотрел на мохнатую ругающуюся жуть, и слегка трясся. Может слабость в ногах и ужас не позволили ему свалить, хотя для меня его сваливание с места нашей встречи было бы идеальным вариантом.

Мужик стоял, но я даже телефон из кармана вынуть не мог – Дарик включился в поимку грабителя, надеясь, что ему тоже от премии чего-нибудь перепадет, а Юрин просто планомерно греб, желая получить приз прямо на месте, как в лотерею «Спринт» когда-то. Причем Юрин точно знал, что сейчас он вытянет главный приз!

Я перевел взгляд на велик и присвистнул: он действительно был новехоньким, недавно его рекламу видел. Фирма дорогущая, обвешан с колес до руля, несколько мест под дополнительные аккумуляторы, причем стоял он под фонарем уже с этими аккумуляторами. Стоил такой в рекламе за трешку еврорублей и свинтить его – самое оно. «Может мужика прогнать, а велик себе отломать? Вместе с фонарем?» — мелькнула мысль, но я ее тут же отогнал, как невыполнимую – инструментом велики тырить я так и не обзавелся, зато обзавелся хорошим великом, эт да. И зачем мне два?

Пауза затягивалась, надо было что-то делать дальше.

— Ты что тут делаешь? – Я не придумал ничего умнее. А то не ясно что.

Мужик не отвечал и не шевелился, уставившись округлившимися глазами на собак

— Я с тобой говорю! – Повысил голос я

Мужик, очнувшись посмотрел на меня и выдал на чистом глазу:

— Хочу забрать велосипед!

Да, такое бывает – когда кого-нибудь застаешь врасплох, и если этот кто-то не слишком опытен, неожиданность и страх мешают ему быстро сообразить и соврать что-то стоящее. Поэтому он и выдает сразу то, что происходит на самом деле, без придумок. Так что мужик этот сознался практически.

— И не стыдно тебе по ночам велики тырить? – С укоризной произнес я, отчаянно пытаясь придумать, что делать дальше. Отпустить собаку и тут же прибежать самому – не вариант. Нападать в Германии на людей – сам будешь виноват, на кого бы не напал, если не при исполнении, да и то нельзя. Звонить в полицию – просто нечем, руки собаками заняты. Пат просто.

Но тут в себя пришел мужик:

— Почему «ворвать»? Это мой велосипед!

— Да, конечно, твой! – Я внимательно смотрел на мужика – за то время, что мы шли, ты мог уже сто раз открыть СВОЙ замок ключом и уехать так, что я бы даже лица твоего не видел. А ты тут торчишь, добычу не бросаешь. И не надо сказок про «замок заело». Велосипед новенький, замок к нему наверняка тоже новенький. Правильно?

— Нет, не правильно! – Мужик окончательно пришел в себя – Я аккумуляторы поставил, там замок с ключом. А вот велосипед отсоединить не могу, потому что замок кодовый и я цифры плохо вижу. Вот!

И мужик поднял на свет сумку, которая оказалась чехлом из-под аккумуляторов с названием той же велосипедной фирмы во всю морду.

Мне стало как-то стыдновастенько, и я ощутил себя Ватсоном с парой собак-Баскервилей. Тупым таким Ватсоном. Но из ямы надо было выбираться, поэтому я гаркнул на Юрина, который тут же успокоился. Подтянул своих баскервилишей к соседнему фонарю, привязал и пошел к мужику:

— Давайте подсвечу! — Достал телефон и включил фонарик.

— Спасибо. Номер 3-2-2-2-2-3. Это чтобы вы не подумали, что я его подбираю! – Буркнул мужик. А что там думать, когда аккумуляторы стоят в полтора раза больше самого велика и их да, всегда снимают, когда велосипед на любой стоянке оставляют? Поэтому если у мужика есть аккумуляторы от велосипеда, да еще и в чехле фирменном, в котором их носят, то какие могут быть вопросы к владельцу?

Пока эта мысль обдумывалась, в ярком свете моего фонарика цифры сошлись, толстый кодовый замок упал на траву, и велосипед освободился, радостно взоржав. Мужик сложил замок в чехол от аккумуляторов, вспрыгнул в седло:

— Спасибо еще раз. А люди иногда все-таки люди! Не стоит думать о них плохо. – И нажал на педали.

— Угу – буркнул я и пошел к своим мохнатым охранникам.

— У вас очень красивые собаки! – Неожиданно услышал я вслед, от удаляющегося мужика.

Красивый Дарик нюхал красивый одуванчик, решивший вырасти как раз у него под носом. Красивый Юрин топтал траву вокруг, пытаясь найти приключения на свою мохнопопу и ища, кому же все-таки теперь вломить. Я отвязал чудищ и уныло побрел домой. Мне было стыдно

На ролике резвятся Рова с Юриным, уже после того как. Дарик получил лишний кусок курицы, Юрин — дополнительную прогулку по тем же самым местам. Но в эту прогулку нам уже ничего и никого не встретилось.

Небо хмурилось и парило невыносимо. Мы с Дариком неспешно брели к лесу мимо недавно построенных домов, в каждом из которых живут большие семьи с детишками. Видимо, у одного из тех детишков был день рождения: весь двор был украшен шариками и ленточками, из дома раздавалась музыка. Малыши сидела на травке, а в центре резвился клоун – он свистел, улюлюкал, вязал шарики и бегал, как-то неуклюже и очень смешно подпрыгивая. Детишки смеялись во-всю, потом бросились играть в догонялки и устроили вместе с клоуном такую приличную кучу-малу.

— Эх, не завидую я этому мальчику или девочке, переодетым в клоуна. По такой духоте да так скакать – никакого здоровья не хватит.

Подумал и тут же забыл и о клоуне, и о детишках. Гуляли мы с Дарькой где-то час, он купался в речках, нюхал травку, цветочки, и медленно медленно брел по лесным дорожкам.

Возвращались мы мимо тех же домов, только скорость наша упала в пару раз точно – духота стала невыносимой, а все небо покрылось темно-синими низкими тучами и уже раздавались первые раскаты грома. Я прикидывал, успеем ли мы дойти до нашего дома пока не начнется дождь, или выкупаемся?

Вдруг открылась калитка дома, и я увидел, как тот же веселый клоун прощается с детишками. Довольные родители жмут ему накрашенные руки и уводят детишек в дом праздновать дальше в сухости и безопасности.

Клоун вышел со двора, закрыл за собой калитку, прошел пару десятков метров к общей стоянке, зашел за машину и медленно осел на асфальт. Я отстегнул рулетку Дарика и бросился к клоуну – было четкое ощущение, что у него какой-то приступ. Добежал, снял с него маску и парик, но тут клоун открыл глаза:

— Уже все хорошо, спасибо! Отпустило!

Я совершенно непроизвольно отшатнулся – клоуну было по меньшей мере за 70: седые редкие волосы, все лицо изрезано глубокими морщинами, вот только глаза, глаза были молодые и веселые.

— Давайте скорую? – Спросил я, но клоун отрицательно покачал головой, потом медленно подтянул к себе ноги и снял огромные башмаки, поставил их рядом с машиной

— Как в них можно не то что танцевать по жаре, а вообще передвигаться? – Подумалось мне, и тут клоун увидел медленно подошедшего ко мне Дарика:

— О, старичок, давай подсаживайся – Произнес клоун и подвинулся, хотя места везде было более чем.

Дарик подошел к клоуну, обнюхал его и уселся рядом, а голову положил к нему на колени. Клоун обнял Дарика за шею:

— Что, тяжело, старичок? – Одними губами произнес он. – Ну это ничего. Надо держаться. Крепко крепко, изо всех сил. Жизнь, она ведь прекрасна, правда? Поэтому надо жить!

Старый клоун полусидел-полулежал на асфальте, упершись спиной в колесо машины, и гладил голову полулежащего на нем Дарика. Я сел рядом, и Дарик положил на меня свою лапу – овчарка же, поэтому все стадо должно быть в сборе и под контролем.

Не знаю, сколько мы так сидели все вместе, но тут с неба начали падать первые крупные теплые капли летнего дождя. Дарик забеспокоился, и я тоже поднялся.

— Давайте я вас довезу. – Предложил клоун

— Спасибо, нам тут через дорогу. На машине в два раза дольше ехать. Давайте лучше я вам помогу! – Предложил я клоуну

— Не, спасибо. Я еще посижу. Что может быть прекраснее дождя после такой духоты? – Сказал клоун и улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо – передо мной сидел радостный ребенок с озорными глазами, почти такой же, как и те детишки во дворе, которых он развлекал.

Дарик ткнулся в клоуна носом и поспешил домой, но было поздно – хляби небесные разверзлись, и вода хлынула оттуда ведрами. Мы отошли метров на двадцать, и я обернулся: старый престарый клоун так же сидел на асфальте в луже, запрокинув в небо лицо, по которому уже во всю бежали струи воды. Он улыбался.