Два часа ночи, старый парк, падает густой мохнатый снег. Яркий свет Луны и звезд, смешиваясь с неживым светом фонарей вдоль дороги, превращает все вокруг в павильон Голливуда, потому что уж очень нереально красиво. Недавно пролетел ураган, и очень много деревьев просто попадали туда-сюда. Коммунальщики вздрогнули, навезли в лес и парк своей техники, и попилили все, что уже упало, собиралось упасть и вообще росло не так, как им, коммунальщикам хотелось. Попилили и выложили вдоль дорожки так, что получился вполне себе забор, поэтому ощущение Голливудской сказки сразу сменилось на Голливудский триллер: идешь себе вдоль забора из деревьев высотой в два человеческих роста и ждешь, когда же оттуда выползет динозавр из Юрского периода
Впереди, метрах в 20 прыгает Дарик, ловит снежинки, забирается на самый верх спиленных деревьев – оттуда лучше видно, наверное. Я закутался и нахохлился, потому как холодно маленькой елочке, шо пипец. Если б не собаки, из дома меня вытащить в такое время в такое место – да никогда и ни за что в жизни.
Оделся я не слишком, хотя на ушах висели любимые теплые наушники с подогревом, так что красная шапочка уже не нужна. Из наушников какая-то очередная аудио-книжка… Иду, дрожу, слушаю и понимаю, что к размеренному голосу автора добавляется что-то чужое.
— Молли!! Молли!!! Молли!!! – Громко, на одной ноте доносится из леса скрипучий голос. Еще через несколько секунд и показалось то, что эти звуки производило: в бесформенной куртке с остроконечным капюшоном, ростом где-то в метр шестьдесят с каблуками и этим самым капюшоном. Идет и громко орет во все стороны.
Я подозвал Дарика на всякий, хотя никакой живности вокруг, кроме капюшононосца не наблюдалось. Дарик подошел недовольно (это ж его время пастись без привязи), и пошел возле ноги рядом – так, наверное, и ему было теплее. Про себя даже говорить не буду, с одной стороны мне стало гораздо хорошее
Существо приближалось и продолжало орать мерзким голосом (я даже не мог понять, это мужской голос или женский, так оно скрипело и вопило одновременно). Дарик удивленно посмотрел на меня.
— Не обращай внимания, – говорю, — мало ли на свете людей, хм, со странностями?
— Эх! – Горестно вздохнул Дарик, поняв, что его в свободный полет пока не отпустят, и продолжил идти рядом. Я подумал, что вообще до конца прогулки его не отпущу: с южаком возле ноги, да еще и без поводка, гораздо теплее, чем когда он носится где попало.
— Бегом собаку на поводок взял!!! – Прервало мои мысли о тепле скрипящее нечто тем же голосом, которым только что орало «Молли, Молли». Я даже сразу не сообразил, что это было адресовано мне, поэтому переспросил:
— Что что?
— Ты чо, тупой, глухой, или и то и другое сразу? Собаку на поводок взял! БЕГОМ!
Обожаю такой тон и такие слова от незнакомого человека, особенно в два часа ночи на безлюдной дорожке в парке, поэтому с ответом особо не заждалось:
— Поцелуй меня в жопу, мудило (перевод стандартного немецкого ругательства средней тяжести, которое можно услышать раз десять за вечер в обычной пивной с шумной компанией). Сказал и пошел, не обращая внимания на. Дарик в человеческие разборки лезет только тогда, когда начинается плотный контакт, до этого же он – совершенный пай-мальчик, ибо ему пофиг и он не злой.
Существо удивленно взглянуло на меня и пошло своей дорогой, продолжая вопить и скрипеть: «Молли, Молли, Молли», так же противно и на одной ноте. Я подумал еще, может оно собаку потеряло, но поводка на нем не было, да и вообще оно странное какое-то было. Но мало ли психов ходит по ночам?
«Молли» удалялось и затихало. Прошли мы так еще с минуту-другую, а Дарик почему-то становился все нервнЕе и нервнЕе. С великим сожалением о теплом валенке, я все-таки отпустил его командой, но Дарик, вопреки моим ожиданиям, не побежал дальше гулять, а резво бросился к очередным деревянным залежам – эти деревья еще не были обработаны на распил, просто лежали ветками друг к другу, образую огромную и безумно колючую кучу не пойми чего. Дарик попытался с разбегу залезть внутрь, но колючек там было столько и они лежали так тесно друг к другу, что пес включил задний ход, выбрался наружу и громко сказал: «Гав!». Сказал и выразительно посмотрел на меня.
— Давай гуляй уже, — мёрзло сказал я, поглубже закутываясь в собственное тело, и пытаясь понять, что же там лопочет аудиокниговый автор у меня в ушах.
— Гавв!! ГАВВВ!! ГАВ ГАВ ГАВ!!! – Громко сказал Дарик, не сдвинувшись с места. Зная свою старшую скотинку, я понял, что он чего-то нашел и не уйдет, пока я не увижу, что или кто там есть.
— Если это чей – нибудь человеческий труп, сам будешь полицию вызывать и им все объяснять! Это у тебя шуба и шапка, а я тут сдохнуть и рядом лечь от холода не хочу и не буду! – Пробубнил я, направляясь к кустам.
— Давай скорее!! – Завопил Дарик – Тут такое!!!
Перчаток у меня не было, нормального фонаря тоже. Кое как я добыл закоченевшей рукой телефон и включил его микрофонарик. Из кучи сучьев и веток блеснуло два желтых огонька. Я навел резкость и увидел его! Это был настоящий леший, который гулял себе по лесу, гулял, как вдруг у него случайно отвалилась жопа. И ноги вместе с ней. Вот он стоит и думает – как теперь дальше ходить? И чем? И куда?
Этот взгляд, полный недоумения, офигевания и страха, из-под взгляда торчала морда, узенькая, тоненькая, как у лисенка, но с усами, как у старой обувной щетки – во все стороны сразу и никуда конкретно. К башке сверху были приделаны два остроконечных торчащих уха. Это была самая настоящая породная дворняжка, она стояла и практически не дышала от ужаса. Еще через секунду я понял, в чем дело – собака-скакака, видать, запрыгнула в кусты на большой скорости, ее зажало, она еще на этой волне свободы прыгнула обратно и развернулась на 180 градусов. В ошейник попала ветка и перекрутила его при развороте, так что собака зависла, как на мебельном крючке для одежды, разве что лапами по воздуху не болтала, а стояла на земле. Ее сдавило, дышать тяжело, выбраться не может и понять, что происходит, тоже не может, ну и поранилась скорее всего. Я опустил лучик света вниз – так и есть: поводок длиной желтой тусклой лентой лежал на земле, уходя в недра кустов, а под собакой была пара небольших пятнышек крови – на снегу их было видно очень хорошо, ну а что там было на ветках – с таким дохлым светом разобрать было ирреально.
Прогулка перестала быть томной. Ошейник был из такого же материала, как поводок, поэтому порвать его руками нечего и думать, а нож с собой на прогулку я давным-давно уже не беру почему-то. Застежка ошейника тоже скрывалась где-то в дебрях, сломать колючую толстую ветку – никак, да и дотянулся до собаки я мог лишь еле-еле. Хорошо еще, что она меня при этом не цапнула, но пес был в таком состоянии, наверное, как олень или заяц, получивший темной ночью удар света дальних фар автомобиля по глазам: бежать и надо, но куда и как?
Я попытался потянуть за поводок, но собака в кустах стала хрипеть – поводок за что-то там внутри колючек цеплялся, и скорее всего еще больше затягивал ошейник. Сам ошейник так удобно оттянулся одним краем к ветке – просто идеально было бы ножницами его подрезать, но где в лесу взять ножницы? А оставлять собаку в таком положении совсем неправильно — если она начнет дергаться, то запросто сможет порвать себя насовсем об эти колючки. Достал ключи – все как один гладенькие, с дырочками просверленными. Они этот ошейник не разрезать, а только погладить смогут. Тут мой взгляд упал на Дарика:
— О, зубастый, иди сюда! – Сказал я ему и Дарик понял. Он протиснул свою морду к моим рукам и морде собаки, после чего взял ошейник в пасть и стал его жевать. Опасность того, что собака его укусит и Дарик в ответ сожрет это несчастье, была минимальной, псу явно было не до разборок. Зубы же у Дарика – вполне себе острые (уж я-то знаю), поэтому через несколько минут леший вылетел на свободу, правда без поводка и ошейника. Лезть в колючки за сбруей – да ну нафиг вообще. Светло-бело-рыжая (фиг поймешь в ночи) собака стояла посреди дороги, улыбалась, и не могла поверить, что она теперь снова может дышать и прыгать.
— Молли? – Тихо спросил я собаку. Она удивленно и приветливо скосила на меня взгляд и завиляла хвостом.
— Давай ее нам возьмем! Я играть с ней буду! Это ж мой подарок на день рождения! Ты же обещал! Это пусть будет теперь моя игрушка, а то со мной никто не играет!!!! – Дарик вопил, громко орал, гаффкал и падал на передние лапы.
— Я согласная! Я буду игрушкой! Я иду к вам навеки поселяться! – Завизжала Молли таким же противным голосом, как и у ее хозяино (пол хозяино не определилсё)
— Полный пипец! – Подумал я, вот только этого мне и не хватало. Где теперь искать то капюшононосное? Может хоть чип у собаки есть? Но это ж в полицию надо ехать, причем прямо сейчас – ждать до завтра и брать эту чучелу домой к двум кобелям да в два ночи – ад же просто.
— Дарик, — говорю, — нахрена ты это чудище отрыл?
— Это мой деньрожденьевый подарок! Все-равно ж будешь искать, что подарить, а тут я тебе смотри сколько времени сэкономил, сам нашел! — Дарик бросился к собачке-лешему и они, визжа и вопя от радости, принялись нарезать круги друг за другом, правда к кустам не приближаясь и просто перепрыгивая через поваленные вокруг деревья.
— Ну и чего теперь со всем этим делать? – Подумал я. Вот не было печали… додумать не успел, потому как Дарик прекратил играть, развернулся в сторону дорожки и глухо так зарычал (а делает он это очень-очень редко). Я подозвал его к себе, и в этот раз уже прикрутил на поводок.
— Молли! Моллииии!!! – К нам приближалось оно в капюшоне, видимо услышав визг и лай своей лешей радости! И по мере приближения, Дарик начинал становиться в свечу, а глаза его засветились бешеным огнем, который стал ощущаться даже через густо завешенную челку. Когда это приблизилось, Дарик уже просто висел у меня на руке, хрипел и старался достать капюшонообразное, отталкиваясь от снега двумя задними лапами.
Оно остановилось в двух метрах от нас и в трех от своей собаки, остановилось и проскрипело:
— Молли! Ко мне! Сюда! БЕГОМ!!!
Последней фразы шабака не дождалась. Она бросила полный обожания взгляд на Дарика, быстро развернулась и со всех лап бросилась по дорожке от нас в глубину парка. Капюшеноносное коротко посмотрело на меня, наверное хотело что-то сказать, но быстро передумало. Вопя свое «Молли-Молли», оно спешно потопало по парковой дорожке в направлении, куда убежала собака, и быстро скрылось из виду. Дарик опустился на снег, сел на попу и стал ругаться:
— У меня день рождения, а ты! А тебе подарка жалко! Я же выбрал! Я же сказал, что хочу, пусть она у нас будет! Не буду с тобой дружить! И защищать тебя не буду! Не даешь игрушечку, буду с Ровиком ругаться на весь дом. И тебе тоже ничего не подарю, так и знай!!! Дарик надулся сам, за всю прогулку больше не надул ни капли и не сказал ни слова. А я с поводка его больше до самого дома не спускал – мало ли, если он то хозяйское раньше меня заметит, кто знает, чем все закончится?
Про день рождения Дарик действительно не врал — ему полторы недели назад исполнилось 11 лет, да и истории этой уже недели две, не меньше. Просто у меня все руки не доходили сесть и написать. С днем рождения, мой солнечный пес! Пусть у тебя все будет классно, никогда ничего не болит (ттт), и вообще все будет замечательно Мы потерялись с нашими братиками – сестричками, я не знаю, кто сейчас где и с кем, но всем-всем желаю долгих радостных и счастливых лет вместе. Валерий Львович и Тамара Николаевна, вы точно можете нами гордиться, а мы вам всегда радостно помашем хвостами, потому что мы – настоящий Белый Ветер, одни из самых-самых последних!
Насмотревшись на очередную порцию обалденных, красивых и расчесанных южнорусских собачек, я решил подпортить породе имидж, потому как в каждой породе должен быть один бандит, отщепенец и лишенец. Поэтому трепещите!
Сначала мы очень неудачно сходили к парикмахеру (не давайте мне в руки расческу), ну чтобы хоть как-то можно было сфотографироваться. А затем пошли на прогулку в незнакомое место. Пошли и сломали забор. Рова подошел, прыгнул и забор упал. Ладно что упал, старый был. некрепкий. Но прошел дождь, секция забора была мало того что из какого-то залакированного скользкого дерева, но она еще и мокрая была.
Пока я орал Рове, мол, валим отсюда быстрее, пока какие-нибудь владельцы-наркоманы не потребовали вернуть забор обратно, Рова полез вверх. У него разъезжались лапы и он реально вскарабкался туда просто на брюхе, помогая себе хвостом (у кого там собачки скользкого пола боятся?). Я так и не понял, нафига он это сделал? Заполз, встал и гордо оборзел все окресности, я даже фотоаппарат телефонный успел достать. Надпись на табличке упавшей заборной секции: «Частное владение. Проход запрещен!»
Это был раз. А два…
— Если на вас бежит собака тяжелее килограмма, никогда не отпрыгивайте перед ней в сторону. — вещал я своим знакомым, людям, занимавшимся у меня и со мной на разных площадках. — Собака не дура, она всегда отвернет в самый последний момент — она ж так играется. И если вы прыгните в ту же сторону, что и она, могут быть проблемы. У вас. Поэтому не мешайте собаке веселиться, просто стойте, не шевелитесь и помните — собака не дура…
Веселый блондин на выдержке с медалью И сегодня этому блондину (фанфары) — 10 лет. Золотой, радостный веселый мальчик с чудесным характером, который при появлении Ровика перевернул нашу жизнь так, что я вспомнил не только о том, что у меня живет южак, но и много-много разных совершенно матерных слов на разных языках мира.
Ребят, помните майскую поездку в Москву в Белый Ветер? Я до последнего крепился и был уверен, что просто посмотрю на щенков. Даже то, что Ирина подарила мне первый выбор, меня не покобелило — слишком свежо и больно было, так больно, что я для себя решил с собаками завязать. Совсем.
Но как завяжешь, когда вокруг тебя бегают совершенно одинаковые южако-малявки? Веселятся, возюкаются, смешно рычат и кувыркаются. Я не понимаю до сих пор, как из этой могучей и веселой кучки Валерий Львович выбрал мне Дарика. Да-да, я был не в состоянии их даже различать, помню только, что хотел кобла. И все.
Единственная проблема с Дариком до недавнего времени была одна — из той поездки в Москву нас не хотели пускать на территорию Германии, сложно сюда было привезти полуторамесячного щенка. А дальше было просто золотое время, такое золотое, что я даже забыл про то, что у меня есть собака: Дарик — это человек. Он всегда рядом, всегда веселится, с хорошим настроением, ну разве что на других собак поорет и все. Я и писал об этом много много раз. И так было, ровно до того момента, когда Ровик вошел в борзячесть. Вошел и понеслось. Да что там понеслось — до сих пор несется.
Не думал я, что эта гадская порода подкинет мне такую заковыку: у людей живут парами и коблы, и суки, и все нормально пренормально. Но значит я не людь, потому как мои добрые и веселые собаки вместе рядом жить отказываются. Причем дико переживают, когда кого-то одного уводят, а кто-то остается. И вместе никак, и по-отдельности — катастрофа. Южаки одним словом, что с них взять?
Фоток праздничных не получилось, Дарик сегодня пешочком в общей сложности набегал километров десять. Ну а чего? Именинник же, к тому же и я с гор сегодня спустился. Плюс погодка хорошая, первый реальный день весны.
Всем нашим братикам и сестричкам, с кем мы, к сожалению, практически не общаемся, — крепкого здоровья, терпимых хозяев, долгих лет жизни и толстых котлет в миске. Все наши собаки у нас не случайны и спасибо вам, что вы у нас есть. Не знаю кто как, но я помню об этом не только в юбилеи… потому что эти ккказлы о себе забыть фиг когда дадут
С днем рождения, Дарька. Пойду пожму тебе лапу и отдам последний пока не сожранный сегодня кусок мяса!
Пока нормальные собаки в виде Дарика отмываются после лесной прогулки в дýше, маленький лишенец самовольно проникает в кухню и занимается самопрокормом. Заснять, как хомячится помидор я не успел, он слишком быстро всосался, зато вот картошка оказалась долгоиграющей.
Полная запись официальной части семинара Tatyana Mihaylovna Ivanova о породе ЮРО после рингов 7. Евроюжака в Германии, Bitterfeld. Думаю, будет интересно не только породникам.
Прихожу вечером домой с работы, ̶р̶а̶ш̶п̶и̶л̶ь̶ ̶с̶т̶а̶в̶л̶ю̶ ̶у̶ ̶с̶т̶е̶н̶ы̶… Слышу в квартире вдруг начавшийся хруст, громкий, чавкающий. Понимаю — собакам только что выдали по уху. Не, в хорошем смысле этого слова, по хорошему свиному, копченому, лакомному уху, в которое они вгрызлись всеми пастями.
Захожу в зал. Ровик в клетке к лесу передом, ко мне задом. Грызет.
— Привет, собака! — Говорю. Ровка, целый день меня не видел, выходи здороваться!
— И без тебя хорошо было! На двоих нефиг делить! — Доносятся мысли из клетки, челюсти работают в два раза быстрее, а задняя лапа вместе с хвостом тянется к клеточной дверце, пытаясь ее от меня закрыть. Ухо аж засасывается внутрь, сплошное хрумжоржром!!!! И не выходит!
— Вот жлобина одесская, лишенец пищемясокомбинатный, всех за кусочек продашь, недожорец хренов! — Говорю так в Рову, но на него это впечатления не производит, а скорость обжора челюстей ни разу не уменьшается, хотя да, и не увеличивается, потому что больше увеличивать ее уже некуда!
Иду дальше, думаю — ну почему он такой, вечно голодный? Уже скоро больше меня весить будет, а не нажрется никак? И меня даже встречать не выходит… То ли дело Дарик — вот он всегда прибегает, даже ночью ждет, никогда без меня не засыпает, у дверей дежурит, и только с моим приходом мы вместе идем спать. Это чистая правда на самом деле.
— Вот Дарик сейчас меня встретит, он же хороший! Не то что это… — открываю дверь в спальню. Дарик чинно расположился на коврике, в руках, тьфу, лапах передних, зажато ухо и пес аккуратно откусывает от него по кусочку, тщательно пережевывает, как будто вилочкой и ножичком работает…
— Привет, Дарька! — Говорю радостно! — День не виделись. Как дела?
— Вали, откуда пришла! РРРРРРРР! — Говорит мне, напрочь офигевшему, Дарька. При этом хватает ухо, быстренько подскакивает со своего места, отходит подальше и.. начинает молотить по уху челюстями со скоростью Ровика, злобно озираясь на меня и проверяя, не пойду ли я разделять его трапезу!!!
Люди, в смысле собаки! Вы чо, а? Недоедали когда-то? Или я когда-то на ваши ухи копченые покушался? И почему меня вечером после работы и при выдаче ушей никто не лююююююбит????
Булка, моя собака-улыбака. Всю жизнь с такой улыбкой на мордяхе, веселая, радостная, родная. Первая и единственная поселившаяся у меня собачья девочка с характером, которому позавидует сейчас, наверное, большинство служебных мальчиков. Если Булка начинала драться, все, тушите свет, сливайте воду, а если не драться — милейшее добрейшее создание, себе на уме, попутно перекусавшее все, до чего могла дотянуться — хитрющая, умнющая и злющая иногда.
Помню, как давным-давно в Дмитрове, увидев Булкину маму — Чарусю перед рингами, подошел к покойной Марине и попросил щенка от ТАКОЙ собаки. Чарусю повязали один раз и я стал обладателем этого мохнатого хозяйского чуда, которое уже поселилось дома у Марины, и никуда уезжать не собиралось, потому что было уже персональным хозяйским звериком. Я приехал в Пушкино, и совершенно неожиданно для всех, и тем более для меня, маленький щен, который гулял отдельно, лежал отдельно, не подрывался никуда за толпой сестричек и братиков, поднялся со своей отдельной лежанки и стал ходить за мной буквально по пятам.
Я не заводчик, не кинолог, но в такое — верю. Мне предназначалась совсем другая собака, более правильная по экстерьеру, более красивая… Но какая же все это фигня, если за тобой ходит ТАКОЙ щенок? В итоге (спасибо Олегу, мужу Марины) со мной уехала Булка. И началось…
Тринадцать лет пролетели как один миг. Нет уже Марины Александровой, с которой созванивались и разговаривали часами. Она была настоящей собачьей мамой, переживала за каждого ребятенка. Тяжело звонить ребятам, потерявшим такую маму и жену. Ушла Лена Цуканова, с которой говорено-переговорено на тему Булкиного воспитания и раздраконивания — я ж с коблами привык, а когда так хитро и не в лоб, а сбоку — это для моего понимания было сложно, как зеленый карандаш. Именно общаясь с Булкой я понял, что разводить и уж тем более продавать собак — это не мое. И выставки — тоже не мое. Когда рядом живет зверь с таким характером, мир становится веселее без всяких этих кинологических прибамбасов.
А часы продолжают тикать, медленно так, неслышно, незаметно. И вот уже прошло четыре года, как ты переселилась из мира осязаемого, глубоко глубоко, куда-то внутрь, да так, что я просто не могу представить без тебя огромный и, чего скрывать, трудный кусок своей жизни.
Я не хочу разводить собак. Мне для счастья достаточно было бы одной собаки, чтобы рядом и навсегда. Но каждая из них приходит к нам почему-то, зачем-то и совершенно не случайно. У каждой из них есть внутри нас свое, отдельное и персональное место. За всех не скажу, но в моем случае именно так.
У меня очень мало собачьих фотографий, все как-то руки не доходят. Да и не особо нужны они если честно, достаточно просто подумать о каждой из них, и в голове проносятся целые куски событий, путешествий, просто отрывки жизни.
Думаю о Булочке и все время вижу эту веселую улыбающуюся морду: чего пригорюнился? Давай, хозяин, тоже улыбайся и пошли гулять. Заодно сожрем кого-нибудь зазевавшегося.
Спасибо тебе, мой настоящий, родной, красивый и любимый южаческий пес. За каждый день, прожитый вместе, за все все все спасибо! Много чего случалось за эти 13 лет. Как же это много для одной собачьей жизни, и как мало для человеческой.
Прости меня Булка пожалуйста, за то, что многого не знал, не понимал, не умел, рррррычал, обращался как с собачьими мальчишками иногда. Исправить уже ничего нельзя, мы набираемся опыта и умнеем с каждой последующей собакой. Первым же везет меньше всего, поэтому прости меня песа родная, если сможешь! Мне тебя очень не хватает! И спасибо еще раз, что ты у меня была… хотя нет. Не была. Есть. И будешь всегда рядом!
Элла Горлова, двоюродная сестра Мазовера. Оригинал здесь
Gorlova-Vospominaniya-o-Mazovere
«Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…» А.С. Пушкин. «Путешествие в Арзрум»
На Параде Победы в Москве 24 июля 1945 года по Красной площади прошли все фронты Советской Армии и все роды войск. Вслед за сводными полками фронтов, полком Военно-морского флота и колоннами боевой техники по Красной площади шли солдаты с собаками. Это были военнослужащие ЦОКЗШВС (Центральной ордена Красной Звезды школы военных собак) и их воспитанники, прошедшие с ними войну. За взводом ЦОКЗШВС отдельно шел главный кинолог Международной федерации служебного собаководства (или, как его называли всегда — главный кинолог страны) подполковник Александр Павлович Мазовер и нес на руках бойца 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады — собаку по кличке Джульбарс. Четвероногий боец участвовал в боях и разминировании местности на территории Румынии, Чехословакии, Венгрии и Австрии и был представлен к боевой награде — медали «За боевые заслуги». Он был единственной собакой, удостоенной такой медали.
В этот день пес еще не оправился от полученного при выполнения боевого задания ранения и не мог ходить сам. Начальник ЦОКЗШВС генерал-майор Григорий Медведев доложил об этом командовавшему парадом маршалу Константину Рокоссовскому, который поставил в известность Сталина. Главнокомандующий распорядился: «Пусть эту собаку пронесут на руках по Красной площади на моей шинели…» По личному распоряжению Сталина подполковнику Мазоверу было разрешено не чеканить шаг и не отдавать честь главнокомандующему, чтобы не беспокоить Джульбарса.
Маленькой девочкой я с мамой и папой слушала по радио репортаж о параде (как известно, телевидения в Москве в 1945 году еще не было), и когда диктор Юрий Левитан сообщал о Джульбарсе и подполковнике Мазовере, нас с мамой и папой распирала cчастливая гордость: главный кинолог Советского Союза подполковник Александр Павлович Мазовер был для нас просто Шура (а для меня – дядя Шура). Это был необыкновенный человек, и нам, его родственникам, очень повезло, что мы его знали и часто с ним общались. О нем, благороднейшем из благородных и посвятившем всю свою жизнь разведению, воспитанию и тренировке собак, я и хочу рассказать в связи с 70-летием окончания Второй мировой войны и празднованием Дня Победы.
Александр Павлович Мазовер (1905 – 1981), которого я всегда называла дядей Шурой, приходился мне на самом деле двоюродным братом. Он был сыном маминой старшей сестры Марии Савельевны Вольфсон и ее мужа Павла (Файвеля) Мазовера, по профессии провизора. Они жили в Оренбурге, там же жила вся большая семья Вольфсонов — родителей Марии. У моих деда с бабушкой было 2 сына и 4 дочери, самая младшая – Елена, моя будущая мама. Она появилась на свет, когда бабушке Славе Владимировне было больше сорока, и за три дня до этого ее старшая 21-летняя дочь Мария родила своего первенца – Александра (Шуру). У молодой матери нехватало грудного молока, и бабушка кормила грудью и дочку, и внука, так что потом маму и Шуру называли молочными братом и сестрой. Их колыбельки стояли рядом и они с первых дней жизни росли вместе, как брат и сестра. Маму с ее братом-племянником связывала крепкая дружба и с детства – общая любовь к собакам.
Дед был весьма зажиточным человеком, но вовремя скончался в 1921 году, и вскоре его семья покинула Оренбург, где слишком хорошо помнили об их прошлом богатстве. Сначала уехали учиться в Москву старшие дети, а вскоре за ними уехала туда же и бабушка с моей мамой.
Дядя Шура с детских лет увлекался собаками, подбирал и приносил домой бездомных и брошенных собак, поэтому пошел учиться не в медицинский, юридический или инженерный институты, как было принято в нашей еврейской семье, а оказался белой вороной и поступил в лениградский Институт физкультуры им. Лесгафта, который блестяще закончил в 1929 году по специальности «Служебное собаководство». С тех пор и до конца жизни он связал свою судьбу с собаками, став одним из основоположников российского собаководства.
С детских лет его страстью были доберманы – порода в те годы редкая и мало изученная, и еще до окончания института, в 1924 году стал руководителем только что созданной секции доберманов и немецких овчарок в московском ОСАВИАХИМе. На свои скромные сбережения он ухитряется приобретать за границей прекрасных чистопородных доберманов; как эксперт и разведенец становится хорошо известным далеко за пределами Москвы. К 1930 году он достигает в своей работе настолько значительных успехов, что становится одним из лучших кинологов в стране. Как вспоминал впоследствии Г. М. Чарыхов, один из его учеников и друзей и сам видный ростовский кинолог: «О, надо было только видеть лицо Александра Павловича, когда он говорил о доберманах. Оно светилось и он сам был, как натянутая струна. Мазовер был великим кинологом, знал досконально очень много пород, но когда он говорил о доберманах – он был неподражаем. Доберманист остался его стержнем. Среди близких друзей у него было прозвище Сашка-доберман».
А.П. Мазовер с доберманом Бенно и фокстерьером Смоки
у себя дома. Москва 1939 год (из моего домашнего архива)
В 1931 г. А.П. Мазовер был начальником первой экспедиции на Красноярский север, организованной Осоавиахимом и Всесоюзным институтом животноводства для изучения северного собаководства. В 1938 году его приглашают на работу в Центральный Совет Осовиахима СССР, он заканчивает курсы усовершенствования офицерского состава и вплоть до начала войны продолжает работать одновременно в подмосковном питомнике служебных собак Осовиахима в Новогирееве. С началом войны Мазовер работает в Центральной школе военного собаководства начальником отдела боевого применения собак. Там он впервые встретил свою будущую жену – Дину Волканц. Никакая сваха не смогла бы подобрать более подходящую пару, хотя их разделяли 18 лет возраста, и о Дине Волканц (ставшей моей «тетей Диной») надо написать подробно – ее и А.П. Мазовера жизнь, профессия и работа стали общими.
Александр Павлович Мазовер и его жена Дина Соломоновна
Волканц (Снимки военных лет – из архива Веры Чаплиной)
Дина Волканц родилась и жила до войны в Харькове, там же начала заниматься собаками в любительском клубе Осоавиахима и вскоре стала инструктором служебного собаководства. С началом войны профессия инструктора-кинолога стала считаться военной, и в 1941 году её, 18-летнюю студентку первого курса Харьковского театрального института, призвали в армию и направили в Центральную школу служебного собаководства обучать солдат обращаться с собаками, тоже «призванными» на военную службу. Дина получила воинское звание младшего лейтенанта и приступила к работе. Специализировалась она на подготовке собак-МРС (минорозыскной службы). Именно в школе она выбрала для работы Джульбарса (который впоследствии заслужил участие в Параде победы) и показала ее начальнику отделения. Пёс был неказист и обшарпан, и она услышала ироническое: «Хуже собаки найти не удалось? Разрешите узнать, по каким же признакам вы ее выбрали?». «По глазам», — серьезно ответила Дина. И, как оказалось, она не ошиблась. Она обучила пса всем видам служб, которые тогда только существовали, и «Жулик», как нежно его называла Дина, особенно овладел искусством поиска мин. «Средний» по чутью пёс улавливает запах взрывчатки на расстоянии 20 — 30 метров на поверхности земли и до 70 — 90 см под слоем грунта, в зависимости от величины заряда и герметичности его упаковки. Однако Джульбарс Дины Волканц этот норматив превышал в два раза, а иногда и более. Умение собаки в значительной мере зависит от умения дрессировщика. А Дина была непревзойденным мастером дрессировки. Проверкой мастерства ее и Джульбарса стало в марте 1943 г боевое задание по разминированию аэродрома в Воронеже. Его лётное поле уже разминировали, но несколько дней назад здесь подорвался бензозаправщик. Снова начались поисковые работы. Мины были прошлогодней закладки, и обнаружить их в мерзлой земле никак не удавалось. Обстановка сложилась нервозная: аэродром был очень нужен, а сколько таких сюрпризов прячется по всей его территории, не мог сказать никто. По приказу командующего инженерными войсками в Воронеж срочно отправили Дину с Джульбарсом как специалистов высшего класса по минорозыскной службе. И они показали свое искусство: за неделю Джульбарс обнаружил, а Дина обезвредила все мины и аэродром был полностью очищен.
Вылет в Воронеж оказался своеобразным экзаменом и для Дины Волканц, и для Джульбарса, и в мае 1943 г. они оба выехали на Калининский фронт. Лейтенанта Волканц назначили командиром взвода дрессировщиков — минеров 37-го отдельного батальона разминирования, которым командовал капитан Александр Мазовер. В первый же день она пошла смотреть собак, которые встретили новое лицо дружным лаем. Дневальный поименно рекомендовал каждую собаку, а профессиональная память Дины цепко запоминала кличку, собаку, ее характеристику. Тем временем солдатское «информбюро» распространило по батальону следующие сведения о новом командире.
— Девушка. Молоденькая. Воюет с первых дней. Пса привезла, своего. Зовут комвзвода Дина, так что, ребята, готовьтесь!..
Началась суматоха. А утром, когда Дина, как новый командир, принимала взвод и знакомилась с личным составом и собаками, она была немало удивлена, когда старшина Гирин бойко назвал уже знакомую ей собаку не Диной как вчера именовал ее дневальный, а Ильзой. И так еще, и еще… Новоиспеченные «ильзы», «лады» и «найды» никак не реагировали на клички; в лучшем случае, услышав свое новое имя, зевали. Глядя на невинные лица солдат и старшины Гирина, Дина все поняла и приказала оставить Динам их прежние клички.
Одну из таких собак по имени Дина Мазоверы после демобилизации привезли с собой в Москву. Она жила на персональной пенсии в школе служебного собаководства, дожила до появления в Москве телевидения и неоднократно появлялась на экране с дядей Шурой в передачах о собаках – героях войны. В честь нее я дала имя Дина своему фокстерьеру – щенку, которого мне подарил дядя Шура. Динка тоже прожила интересную и полную приключений жизнь и умерла уже в Бостоне в 1982 году на 13-м году жизни.
Несомненно, дрессировщиком Дина была выдающимся, и в том, что 37-й ОБР за оставшиеся до конца войны еще два года потерял не более 10 минеров, есть и её заслуга. Ведь минеру достаточно лишь одной ошибки…
К сожалению, на фронте действовали также отряды солдат с собаками-истребителями танков. Обняв и расцеловав отдрессированную собаку солдат надевал на неё смертельный груз и отправлял в единственную атаку на танк. Многие солдаты откровенно плакали. Собаководы давно старались выдрессировать собаку-минера так, чтобы она могла работать не как самоубийца, но эти попытки проваливались. У Дины получилось! Она сумела подготовить первую в Красной Армии собаку-диверсанта. Из наиболее способных дрессировщиков и лучших собак Волканц отобрала свою особую группу. Самым надежным исполнителем задуманной диверсии оказался Джульбарс. Поздней осенью 1943 года он успешно выполнил не учебную, а боевую задачу: выскочил на рельсы перед приближающимся немецким воинским эшелоном, сбросил тюк с зарядом, зубами выдернул чеку капсюля-воспламенителя, скатился с насыпи и умчался в лес. Джульбарс был уже рядом с минерами, когда прогремел взрыв, разметавший эшелон. Так успешно закончилась первая и пока единственная в боевой практике операция с применением собаки-диверсанта. За её подготовку лейтенант Дина Волканц была награждена орденом Красной Звезды.
Замки Праги, соборы Вены, дворцы над Дунаем — эти замечательные памятники архитектуры были спасены от разрушения благодаря феноменальному чутью Джульбарса. Документальным подтверждением тому служит справка, в которой сообщается, что с сентября 1944-го по август 1945 года, служебная собака по кличке Джульбарс в составе 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады принимала участие в разминировании на территории Румынии, Чехословакии, Венгрии и Австрии и обнаружила 7468 мин и более 150 снарядов. Отменное чутье неутомимого пса отмечали и саперы, разминировавшие могилу Тараса Шевченко в Каневе и Владимирский собор в Киеве. Впрочем, собак-воспитанников у Дины было немало – всего за время войны было сформировано и подготовлено 18 отдельных батальонов разминирования (ОБР СМРС). Весь опыт применения собак МРС в годы войны показал, что они исключительно надежны для поиска мин, причем в любой оболочке (металлической, деревянной, пластмассовой, картонной, керамической и пр.), в то время как миноискатели, которыми пользовались тогда саперы, были способны обнаруживать мины и другие заряды преимущественно в металлических корпусах. С помощью четвероногих помощников были разминированы 303 крупных города, в том числе Киев, Харьков, Львов, Одесса, обнаружены и обезврежены миллионы мин. На зданиях, на табличках у дорог оставался их знак: торчащие вверх треугольники — ушки и надпись «Мин нет», а под ними — фамилии сержантов и офицеров, чьи подразделения проводили разминирование. Бойцы, работающие с собаками-миноискателями, делали это с особой гордостью, будучи твердо уверенными, что те участки и объекты, которые были проверены собаками, гарантировали полную безопасность.
Успехи минорозыскных собак были так велики, что 20 февраля 1944 года Генштаб Британской армии обратился в Генштаб Советской Армии, к генерал-майору Славину, с просьбой поделиться информацией, как готовить таких собак.
В 1945 году окончилась война, но на полях оставалось ещё много табличек с надписью «Осторожно-мины!». Отряды с Александром Мазовером и Диной Волканц, продолжали рискуя жизнями людей и собак, расчищать минные поля. Они оба сохранили и привезли домой свои минные палочки-щупы, с которыми прошли всю войну, и Александр Павлович все собирался сдать их в музей, но… так и не сдал. А Дина Волканц так и не стала актрисой. Лишь запись в военном билете напоминала о несостоявшейся гражданской специальности. Но об ее важной работе восле войны – ниже.
В последние месяцы войны, когда Советская армия была уже на территории Германии, Александр Павлович Мазовер занимался там сбором собак элитных пород. Ему для этой цели в помощь было выделено несколько солдат-ординарцев и целый железнодорожный вагон для отправки собак в Советский Союз. В то время, когда вся советская армия, от солдат до маршалов, ошалев от западного изобилия, тащила трофеи, стремясь напастись на всю будущую мирную жизнь, он ни сантиметра площади вагона не использовал для личных нужд. Он спасал брошенных собак – в пустых домах и виллах он часто находил собак, хозяева которых бежали, бросив своих питомцев. Единственное, от чего он не мог удержаться (по его же рассказам) – это от фарфоровых статуэток собак, которые он коллекционировал, и если ему попадались такие в немецких домах, он прихватывал порой одну-две для своей коллекции. Это и были все его военные трофеи! Уже после войны, когда мы приходили к нему домой в гости (невзирая на свои выдающиеся заслуги, он попрежнему жил в тех же двух небольших комнатах старого арбатского деревянного особняка с печным отоплением, где раньше жил с сестрой и матерью, а теперь – с женой и тещей), я прилипала к стеклянной горке, где стояли фигурки собак. Все они были очень изящные и как живые (немецкого и английского производства, тонкой работы), и дядя Шура открывал горку, доставал поочередно фигурку за фигуркой и рассказывал мне об особенностях и признаках каждой породы, как она создавалась и для каких нужд и по памяти называл десятки имен ее собак-чемпионов и рекордсменов. Дядя Шура был прекрасным рассказчиком, со спокойным и приятным тембром голоса. Он был также и прекрасным рисовальщиком: как только он приходил к нам, я тащила ему подаренный им же альбом для рисования – листы плотного ватмана, скрепленные толстым шнуром между двумя красными ледериновыми обложками, и он быстро и мастерски-безошибочно набрасывал силуэты собак разных пород. Я выучила все породы собак по этим рисункам, хранила этот альбом долго и пыталась даже увезти с собой в эмиграцию, но бдительные таможенники 70-х правильно усмотрели в нем «предмет художественной ценности» и не пропустили к вывозу. Я оставила этот альбом сестре дяди Шуры.
Из Германии дядя Шура привез еще один неожиданный «трофей»: в одной из покинутых вилл он увидел висящую клетку с попугаем, не мог оставить птицу погибать от голода и прихватил клетку с собой в «собачий» вагон. После демобилизации он привез попугая в Москву и держал у себя. Попугая назвали Бибигон и он истово привязался к хозяину. Несколько раз я видела, как, придя с работы домой, дядя Шура открывал клетку и выпускал попугая «прогуляться». Тот вылетал, тут же садился к нему на погон, засовывал свой клюв в уголок его рта, закрывал глаза и распускал крылья в полной истоме счастья. В такой позе он мог оставаться бесконечно, пока его не снимали с плеча. Но этот же попугай стал причиной домашних раздоров: он оказался жестоким женоненавистником (может, с прежней жизни?) или ревнивцем (в новой жизни?). В отсутствие дяди Шуры его нельзя было выпускать из клетки – он тут же кидался к жене Дине или к ее матери и норовил своим крючковатым клювом ущипнуть посильнее, порой даже ранил до крови. Поставленный перед выбором своими женщинами, дядя Шура отдал попугая К.И. Чуковскому, с которым был хорошо знаком (мне кажется, он был знаком со всеми порядочными, добрыми и честными людьми, они образовывали невидимое, но прочное братство по духу).
Чуковский дал имя Бибигон герою своей сказки «Приключения Бибигона», впервые опубликованной в журнале «Мурзилка» частями с 1945 по 1946 годы (она почти сразу подверглась разносной идеологической критике и явилась прологом к постановлению о журналах «Звезда» и «Лениград» и травле Зощенко и Ахматовой). К сожалению, я не знаю, что было вначале – курица или яйцо: назвал ли Чуковский свою сказку по имени попугая, или дядя Шура назвал так попугая в поддержку Чуковского, но связь, несомненно, была.
После войны и демобилизации Александр Павлович вернулся к своей любимой работе – служебному собаководству. Он руководил военным питомником «Красная Звезда» под Москвой. Это была большая фабрика по воспроизводству немецких овчарок и там же отрабатывались основные направления в их разведении. Почти все восточно-европейские овчарки послевоенного периода были потомками тех трофейных собак, которых под руководством А. П. Мазовера эшелонами вывезли из поверженной Германии в 1945 году. Из воспоминаний того же Г. М. Чарыхова: «… Благодаря своей эрудиции, интеллигентности и доброжелательности Мазовер очень выделялся на общем фоне и легко располагал к себе людей. Он был собаководом от Бога. Экспертиза его всегда была четкой, ясной и неоспоримой, глаз и вкус никогда не подводили. Он мгновенно находил контакт с самыми злобными и необузданными собаками и запросто влюблял их в себя. Да и сам обожал собак безмерно. Кроме того, он заботливо опекал собак, которые в этом нуждались. В холодных вольерах «Красной Звезды» помимо лохматых собак жили и короткошерстные — палевый дог Пурш, доберманша Нега и другие. А.П. их подкармливал в холодные дни, гулял с ними, чтобы они согрелись, не перепоручая бедолаг равнодушным солдатам. Иногда, когда не мог сам, звонил мне с просьбой погулять с его подопечными. У него самого там был знаменитый черный кобель Альф из питомника Геринга. Хотя официально он числился в питомнике «Красная Звезда», но большую часть времени жил у него дома…»
Конечно, пребывание под одной крышей двух таких страстных собачников как Александр Павлович и его жена Дина создавало порой напряженность в семье. Каждый ревновал другого к его любимой собаке. Я помню, как какое-то время у них дома жил другой воспитанник из «Красной Звезды» — гигантский мастиф по имени Гризли (именно тогда дядя Шура рассказал мне заодно и об американских медведях-гризли, а также подарил книгу Альфреда Брэма «Жизнь животных»), что вызывало большое неудовольствие тети Дины. Ситуация горячо обсуждалась у нас дома, и мое сочувствие целиком было на стороне дяди Шуры. Но собаку вскоре пришлось вернуть в питомник.
Этого Альфа дядя Шура никогда не покидал надолго и часто брал с собой в поездки. Племянник Александра Павловича Валерий (сын его родной сестры Лили Павловны Мазовер, в замужестве Конторович) рассказывал мне: «Хорошо помню, как он приехал к нам в Ленинград на Загородный [проспект] с немецкой овчаркой Альфом, которого он спас от голодной смерти. У нас был тогда кот Алешка, так этот Альф позволял коту ходить по его спине, как по Невскому и ни разу его не тронул. Выдрессирован был великолепно, а уж какой был красавец!»
Валерий с овчаркой Альфом. 1951 г.
Ленинград (из моего личного архива)
Дядя Шура также привез из Германии шотландских черных терьеров (скотч-терьеров), этой породы до войны в СССР почти не было. Среди его друзей – страстных собачников были писатель И.Г. Эренбург и М. Н. Румянцев, известный всем как клоун Каран д’Аш (так вначале писали это имя на цирковых афишах, то потом стали писать Карандаш – понятнее для простого народа). Им он подарил по щенку скочтерьера от первого помета своей собаки Монки. Илья Григорьевич назвал своего щенка Кляксой, а Михаил Николаевич своего – Кукарача. С ней он выступал на манеже, и ее знала вся страна. Раза два дядя Шура брал меня с собой в гости к Эренбургу на его дачу под Москвой в Новом Иерусалиме – мы ехали навестить Кляксу, и я мало обращала там внимания на знаменитого писателя (!).
Мне гораздо интереснее были визиты в цирк к Карандашу, куда дядя Шура изредка водил меня. Помню, как в Москву в начале 50-х, в самый разгар дружбы с китайцами, когда все еще пели «Сталин и Мао слушают нас! Москва — Пекин…» и т.д., приехал китайский цирк, и, конечно, дядя Шура получил от Румянцева билеты и взял меня с собой. До сих пор помню китайских жонглеров с огромными фарфоровыми вазами, которые они перекатывали по спине, плечам и через голову, как пушинки; а потом мы пошли в уборную к Карандашу, и дядя Шура с ним углубились в разговор о собаках и забыли обо мне, а я сидела в уголку, обняв Кукарачу. Цирк я люблю до сих пор.
Я думаю, что дядя Шура уделял мне столько времени потому, что был все же одинок: своих детей у него не было, сестра с семьей жили в Ленинграде, туда же после войны уехала к дочери его мать растить там единственного внука Валерия. Он скучал по родным, а вся его нерастраченная любовь к детям досталась мне.
Среди друзей дяди Шуры, которые так или иначе оказали воздействие на мое нравственное воспитание, я помню еще несколько известных имен: кинорежиссера Александра Згуриди (1904-1998), снимавшего научно-популярные фильмы о животных. Дядя Шура взял меня на премьеру фильма Згуриди «Лесная быль» (вышел в 1950 году) о злоключениях бобренка – это был добрый и очень правдивый фильм, который тоже консультировал дядя Шура. В Ленинграде жила другая хорошая его приятельница – замечательная дрессировщица собак Лидия Ивановна Острецова, консультант или непосредственный помощник многих фильмов, где «играли» собаки (я особенно люблю один из таких фильмов – «Учитель пения», 1973 года, в главной роли – А.А. Попов). Теперь оба фильма есть на Youtube, посмотрите – не пожалеете!
Бернард Гржимек (1909-1987) – многолетний директор зоопарка во Франкфурте-на Майне, одного из лучших зоопарков в Европе. Гжимек был большой ученый-зоолог и неутомимый путешественник, много раз бывал в СССР и не раз выступал по телевидению с рассказами о своих путешествиях и наблюдениях. Он был также первоклассным популяризатором, написавшим много интереснейших книг о жизни животных. Некоторые его книги были переведены на русский язык и изданы в СССР. Такие два человека, как Гржимек и Мазовер неизбежно должны были пересечься профессионально, и они встретились в Москве, а потом дядя Шура бывал у него во Франкфурте. Книгу Гржимека «Они принадлежат всем» (о диких животных и их защите и сохранении) с автографом Гржимека дядя Шура подарил мне сразу, как она вышла в русском переводе, и она до сих пор хранится в моей домашней библиотеке.
У него было множество друзей «на самых верхах» советского общества – но со всеми он чувствовал себя на равных и все его бесконечно любили и уважали. Я думаю, что это было не только «братство собачников». В советской системе, насквозь пропитанной ложью и идеологией, собаки были отдушиной для правды и искренности. И мне кажется, что в работе с собаками результаты нельзя было подтасовать для отчетности, и работа поэтому давала удовлетворение, ощущение смысла, оправдание и уважение (я не говорю о собаках ГУЛАГа – ведь и атомную энергию можно использовать на благо и во зло). Сам дядя Шура с его мягкостью, интеллигентностью и добротой безошибочно выбрал себе профессию кинолога. Судьба берегла его – он прошел всю войну почти без ранений (не считая одной контузии). Но в мирное время он однажды чуть не поплатился жизнью за свою суперделикатность. Эту историю мне также рассказал его любимый племянник Валерий: «…в эвакуации моя бабка (Марья Савельевна) все время со мной играла в «поездку к дяде Шуре на фронт», но увидел я его только, помнится, в 1946 году. Мы жили на даче в Шувалово (сейчас это уже город), на втором этаже, где была открытая веранда, и дядя Шура приехал поздно ночью и, со своей деликатностью не хотел никого тревожить и будить, поэтому решил забраться на эту веранду по сосне, что росла рядом. Дурак хозяин, думая, что это воры, выскочил с охотничьим ружьем и выстрелил, но, к счастью, не попал! Все проснулись и бабка чуть этого хозяина не убила сама!»
Не обошли его и неприятности советской жизни. В 1947 году он написал монографию «Экстерьер и стандарты служебных пород». Именно эта книга была самой любимой для своего автора. Издание 1947 года содержало исторически правильные, но идеологически неверные (!) названия «немецкая овчарка», «немецкий дог» и т.д., да и вообще служебные собаки были тогда представлены в основном зарубежными, несоветскими породами. После издания книги он, боевой офицер и крупнейший специалист по собакам, был приглашен в компетентные органы и его спросили: «Почему Вы перечисляете немецкие породы? А что русских служебных собак нет? Идите и подумайте». Александр Павлович был мудрым человеком – а в стране уже раздавались первые раскаты грозной борьбы с низкопоклонством перед Западом. И в знаменитом питомнике «Красная Звезда» под чутким руководством Медведева сразу же родились новые русские породы – московский дог, московский водолаз, московская сторожевая, русский черный терьер и т.д. Так что все обошлось малой кровью. Некоторые «породы» позже успешно вернулись к своим базовым родоначальникам. Московская сторожевая все ещё достойно демонстрирует себя сегодня благодаря любви россиян ко всему большому.
А.П. Мазовер в питомнике «Новогиреево» в 1939 году с
собакой породы «Московская сторожевая», полученной
от южнорусской овчарки и сен-бернара.
(фото из домашнего архива автора)
А.П. Мазовер курирует клубы служебного собаководства, преподает на курсах экспертов-кинологов, работает ответственным секретарем Всесоюзной квалификационной комиссии – и много пишет. Он написал более 100 статей в специализированных и популярных журналах. Он – автор десятка книг, ставших «классикой» советской литературы по собаководству и многократно переиздававшихся, среди которых наиболее известны: «Племенное дело в собаководстве», «Собаководство в сельском хозяйстве», «Служебная собака», «Охотничьи собаки». А его первая и самая любимая книга «Экстерьер и стандарты служебных пород» (1947) не имеет отечественных аналогов до сих пор. Фотографом всех этих изданий была его жена и постоянная помощница Дина Соломоновна Волканц, она была не только высоким профессионалом-фотографом, но и как дрессировщик обладала особым умением заставить собаку «позировать».
Сам А.П. Мазовер, благодаря своей доброжелательности и открытости в сочетании с глубокими знаниями, был необыкновенно талантливым учителем-собеседником. Он щедро отдавал свое время всем, кто интересовался кинологией и собаками. Он много занимался пропагандой правильного и гуманного обращения с собаками, боролся против их бессмысленного забоя (на шкуры!!!), весьма распространенного в среднеазиатских республиках. Его терпение при общении с гостями из этих республик, знающими всего десяток-другой русских слов, было просто изумительным. В ход шли картинки, открытки, рисунки – благо, рисовальщик он был прекрасный. А добившись своего, он так радовался, словно не преподавал, а сам приобрел бесценные знания!
Все работавшие с ним люди отмечали его интеллигентность, воспитанность, мягкость и необыкновенную скромность. Он никогда не кичился своей известностью, своими знаменитыми друзьями, даже его мать и сестра мало знали о его достижениях и масштабе его работы. Только моя мама, которая его горячо любила, была больше в курсе его дел. Она не давала ему надолго пропадать из виду, все время рассказывала мне о нем, и ее истории я так хорошо запомнила, что порой не уверена – была ли я их непосредственным свидетелем или знаю с ее слов.
Дядя Шура живет не только в моей памяти, но и в книгах и воспоминаниях знавших его и работавших с ним людей. Писатель Борис Рябинин (1911-1990), сам член президиума Федерации служебного собаководства, писал о нем в нескольких своих книгах о собаках. Одну из его ранних книг – «Друг, воспитанный тобой», я читала еще маленькой в эвакуации в Челябинске (Рябинин был родом с Урала, и там его имя было очень популярно), и в ней Рябинин вывел А.П. Мазовера под его настоящим именем и отчеством, но фамилию изменил на Мазорин (уж слишком одиозно звучала настоящая фамилия дяди Шуры для русского уха!). Я сначала и не догадалась, кто это Мазорин, пока мама как-то не взяла в руки книгу, пролистала, а потом спросила меня: Ты хоть понимаешь, о ком ты читаешь книгу? Ведь это все – о дяде Шуре!
Вот небольшой отрывок из другой книги Рябинина «Рассказы о верном друге»:
«…Каждый истый любитель-собаковод знает Мазорина и гордится хотя бы отдаленным знакомством с ним. Общая увлеченность собаководством когда-то сблизила нас. И вот уже на протяжении более чем четверти века мы оставались добрыми друзьями и коллегами… если признать меня тоже за кинолога. По паспорту Александр Павлович — житель Москвы; но ежегодно вы можете видеть его в Ленинграде, Харькове, Киеве, Тбилиси, Свердловске и других городах, где устраиваются выставки служебных собак. Он — эксперт-кинолог всесоюзной категории, и, право, я не встречал другого человека, который так же хорошо знал бы по памяти происхождение сколько-нибудь заметной собаки и вообще умел бы так понимать и ценить их.
Должен признать, что дружба с Александром Павловичем чрезвычайно расширила мой кругозор, приобщив к той культуре собаководства, которая дается лишь многими годами упорного труда и постоянным изучением теории. Большинству собаководов свойственна живость ума и игра воображения. Мягкий, с добрым сердцем, романтик по натуре, Мазорин привлекал меня также и теплым юморком, и своей неизменной доброжелательностью ко всему живущему — людям, животным, в чем я вижу величайшую добродетель человека
Это Александру Павловичу принадлежит афоризм: «Нет плохих собак — есть плохие хозяева», который следует помнить каждому любителю и который я повторяю теперь везде, где можно..».
Уже упоминавшийся Г. М. Чарыхов – его ростовский коллега-кинолог, постоянный участник многих выставок, совещаний и экспертиз, которые проводил А.П. Мазовер, вспоминал о нем:
«Начиная с 1960 года Александр Павлович был, как правило, главным экспертом всех крупных выставок Советского Союза. Перед каждой выставкой он проводил семинары, которые слушались на одном дыхании. Это были выставки-семинары, где разбирались как научные, так и самые простые бытовые вопросы. Интеллигентность, грамотность во всех вопросах и по всем породам делала Мазовера бесценным. Его мягкость, уважение к своим «противникам» резко выделяли Александра Павловича».
В 1990 году мы, вместе с М.А. Поливановым, проводили семинар в Саратове. Один из экспертов, к стыду нашему, встал и прямо так сказал: «Да что Вы все время Мазовер, да Мазовер? Кто он такой?» Люди вообще забывчивы, и сегодня для многих Мазовер – это какое-то туманное или вообще неизвестное имя. Хочется рассказать тем, кто хочет и должен это знать, кто этот человек, так много сделавший для отечественной кинологии и так незаслуженно забытый… Александр Павлович часто приезжал к нам в Ростов-на-Дону. Мы его очень любили, ценили – ни одно крупное мероприятие не проходило без непосредственного участия Мазовера. Выставки Ростовского клуба служебного и любительского собаководства проходили очень интересно, красочно, легко и беззаботно, никто не помышлял о титулах и местах, так как главной целью было общение. Зная, что на выставку приедет Мазовер, приезжали Михаил Александрович Шолохов, Виталий Закруткин, а когда выставка совпадала с закрытием скакового сезона – сам Михаил Буденый. Все они были большими любителями собак, очень почитали Мазовера и с уважением относились к Ростовскому клубу (вместе с филиалами в состав клуба входило более 5000 членов). Многие годы тому назад, сын Семена Михайловича Буденого передал Ростовскому клубу его добермана – кобеля Гудзона. Гудзон прошел славный путь Чемпиона и использовался нами, как производитель, дав больше 150 отличных доберманов. Он был очень простым в быту, совсем не требующим к себе какого-то поклонения или обожания – не чета многим современным кинологам – грамотным и востребованным специалистам, которые ходят по рингу, подобно павлинам. У него можно и нужно было учиться доброте. Мазовер хорошо знал самые тонкие черточки своих друзей, улавливал казалось бы незначительные мелочи. У меня и сегодня лежат телеграммы с его поздравлениями о присуждении звания судьи республиканской категории. Зная, что я волнуюсь и не буду сам что-то узнавать, он, не дожидаясь известий чиновников, сообщил такую новость лично!…. Александр Павлович счел возможным и нужным приехать на моё 50-летие. Это был самый большой подарок. Несмотря на то, что в компании было много корифеев хирургии, он мгновенно стал её душой. Разговоры были только о собаках – о новых линиях немецких овчарок, о выставке в Германии, где он достойно представлял наших доберманов, каких нет уже и в самой Германии… Гости уже забыли кто тут именинник – таков был Мазовер. В последних числах февраля мы пригласили Александра Павловича в Клуб для проведения семинара. Главной целью была встреча с Маэстро. Говорили трое суток, было столько всего сказано, было тепло и дружественно и рабочая обстановка не утомляла, а радовала. Я уезжал в командировку в Запорожье и мы тепло простились, договорившись встретиться в мае. Он был весел, остроумен и все время шутил – казалось, что не будет ничего плохого. Когда я возвратился из командировки, мне сообщили, что Александра Павловича не стало. Похоронили его очень скромно, даже не помянув дома. Кто-то как-то где-то выпили за помин его души. Большего позора отечественной кинологии трудно представить. Для меня умер Учитель, человек на которого я просто молился. Умер Великий ученый, который достойно представлял Советский Союз и эту должность, что даже недруги не могли упрекнуть его ни в чем. Умер Человек. Но это грустное повествование хочется закончить словами Нины Чавчавадзе «Ум и дела его бессмертны в памяти российской».
О смерти дяди Шуры в 1981 году мне в Бостон скупо написала его сестра – единственная, кто не боялся поддерживать переписку с нами — эмигрантами и отщепенцами все доперестроечные годы: «…Мы очень мало знали о Шуре… Я от чужих людей узнала, что в одном журнале была статья к его 70-летию (1975 год) и что он кавалер 14 правительственных наград. В целом ряде институтов в его память установили именные стипендии студентам…»
Чарыхов был не совсем точен в том, что похороны Мазовера были скромные. Племянник Александра Павловича Валерий писал мне: «Когда Шура умер, я был болен (корь в 45 лет!), поехала только мама: она была поражена обилием генералов на похоронах и возили ее исключительно на черных «Волгах» с мигалками!»
Прах А. П. Мазовера захоронили на Никольском кладбище, Моссовет выделил там специальный участок, но только три года спустя вдова (под нажимом его сестры) выбралась установить там памятник. Сама Дина Соломоновна пережила мужа ненадолго, хотя была младше его на 18 лет, и умерла вроде как в конце 80-х. Последние годы своей жизни она почему-то отдалилась ото всех, и о ее смерти мне никто не сообщил, а мои тщательные поиски по Интернету даты ее смерти не дали результатов. Данью ее памяти стала лишь вышедшая в 2010 году книга Светланы Гладышевой «Гражданская специальность – актриса: биография Дины Волканц», но достать ее мне пока не удалось. Если у кого есть – откликнитесь!
В ПАМЯТЬ О СОБАКАХ ВОЙНЫ
Сколько сказано слов. Может чья-нибудь муза устала Говорить о войне И тревожить солдатские сны… Только кажется мне, До обиды написано мало О собаках-бойцах, Воевавших все годы войны!
Стёрлись в памяти клички. Не вспомнить теперь и мордашку. Мы, пришедшие позже, Не знаем совсем ничего. Лишь седой ветеран Ещё помнит собачью упряжку В медсанбат дотащившую С поля боя когда-то его!
Связки мин и гранат Относили собаки под танки. Защищая страну И солдат от нависшей беды. После боя бойцы Хоронили собачьи останки. Только нет там теперь Ни холма, ни креста, ни звезды!
Батальон окружён, Ни еды, ни снарядов, ни связи. Свистопляска вокруг И осколков и пуль круговерть. С донесением псы Пробирались и близили праздник. Всем даруя свободу, А себе, зачастую, лишь смерть.
И собачья их честь Не замарана подлым предательством! Жалким трусом из псов Не отметил себя ни один! Воевали они Без присяги, но всё ж с обязательством Вместе с Армией Красной Уничтожить фашистский Берлин.
И когда в майский день На могилы приходим святые. И святое храня, Мы минуту молчанья стоим. То пускай эта дань И огонь, и цветы полевые Будут памятью светлой Будут скромной наградой и им!
У нас уже наступило третье июня, поэтому поздравляю всех наших братиков-сестричек с первым в их жизни серьезным юбилеем. Пусть их, юбилеев этих, будет в их жизни много-много, здоровья им всем и счастья. Удача им в виде доставшихся хозяев улыбнулась. Всем, кроме одного, самого зачуханно-зубастого, которому не повезло. Хотя тут еще вопрос кому не повезло больше: ему или его хозяину!
Я хотел разразиться большим постом в честь праздника и раскрыть ужасную семейную тайну, но Ровик воспротивился, и сделал так, что писать я пока не могу, потому как больно
Но пост будет обязательно, чуть позже только. И пусть ему и всем, кто это чудище на свет произвел, будет страшно и стыдно
Тут на фотках у Ровика какие-то титулы описаны. Его главный титул — позорище семьи. В этом плане равных ему нет, наверное, не только в этом помете, но и во всем клане Лютых. Место это прочно занято, но родилась такая мысль:
Объявляется конкурс на самое чудесное животное в помете Ррррр-шек. Баба Юля, баба Марина и все причастные — объявите победителя вслух, чтобы я знал, кому особенно завидовать
Ну а если серьезно — Лютые, вы просто не представляете, КОГО вы для меня сделали! Сложно, трудно, порой больно, но какой же это кайф, когда в доме рядом живет настоящий южак, вот именно тот, про которых пишут в старых книжках и кого с такой любовью описывают, когда продают щенков. Но читать о и держать такого зверя — три большие разницы.
Я не знаю, как и с чьей помощью вы такого добились, но пока вы есть, южаки живы. Те, характерные, дерзкие, безумно дикие и свирепые, ласковые и чудесные, как новорожденные котята.
Можно годами спорить у кого правильнее постав копыт, темнее цвет глаз и длиннее реснички, можно меряться титулами и званиями, но когда в доме появляется вот такой суровый южачий мужик, поверьте мне — все остальное меркнет, тухнет, опадает как прошлогодняя шелуха и об этом даже думать не хочется.
Маринк, Димыч, Юля, Лена Цуканова, Залив и Матреша — спасибо вам всем. Огромное. Нечеловеческое спасибо! Поздравляю нас всех с настоящими собаками. И тебя, скотина Роверозубастая, я тоже поздравляю! Как же без тебя-то
Прикупил я себе модную и удобную сумочку для корма собачьего. Вся такая прорезиненная и без застежек, на пластине пружинной — нажал, пружина отогнулась, достал вкусняшку, скормил собаке за пару команд, снова нажал — пружинка схлопнулась. И основное удобство — она маленькая, в любом кармане поместится и вешать никуда не надо. С ладошку.
Взял я этот девайс, наполнил вкусностями, и пошли мы на прогулку. Щелк — открылась кормушечка, скормил вкусняшки прямо из кармана, щелк — закрыл. Удобно — обалдеть. Но размерчик маленький, поэтому не частил я с выдачей ни разу. Дарик фишку быстро понял и отвалил, но Ровик — дело другое. Он так же врубился в то, откуда появляется щастье и пристроился рядом: идет нога в ногу, вдох в вдох, в глаза заглядывает. Не прокатило. Тогда он вложил свою пасть мне в руку (а мы идем, не забыли?). Не знаю, каких усилий Ровику стоило держать эту пасть и сохранять темп, поэтому я не выдержал, и еще одну вкусняшечку скормил — так на ЧМ по дрессуре можно команду «рядом» сдавать
Ровик благодарно схрумкал вкусность, зажмурился и прижался ко мне всем своим весом, благодарная собака А потом так быстро быстро отвалил! Я руку в карман — НЕТУ! Сумочки с кормом нету!!!
Первая мысль — выронил. Хотя как? Она ж хоть ималенькая, в кармане удобно так помещается и материал отличный, не скользящий. А карманы в куртке просторные просторные! А морда так крепко прижималась… МОРДА!!! Смотрю на Ровика — так и есть: пасть крепко сжата, слюни в два ручья по краям, и собачка все норовит куда-нибудь подальше в кустики затусить.
— Ну, карманник одесский, — думаю — спереть у тебя мозга хватило. А дальше что ты с этим механизмом делать будешь? Это ж для тебя, как сейф швейцарский, фиг ты где такую монтировку найдешь!
Иду дальше, вида не показываю, что пропажа обнаружена, но за Ровой наблюдаю внимательно: сумочка хоть и маленькая — в пасти помещается легко — но новая, удобная да и не дешевая ни разу. Жалко будет вот так, с первого раза ее потерять навечно. Со второго и третьего уже не жалко
А у Ровы началась работа мозга: спереть сперел, но добыть как? Бросил на землю, зубами попробовал -фиг там. Лапой ковыряет — не поддается. А еще ведь надо виду не показать, что с добычей, да и не отстать сильно. Дистанция увеличилась, пес снова поднял сумочку, вложил в пасть, прибежал типа погладиться (а слюни уже не текут, льются просто), и снова вприпрыжку дальше убежал, типа гулять. Забежал за куст и с удвоенной яростью ковырять, открывать пружинку. Я ржу про себя, но вида не показываю, иду дальше.
После третьего прибегания на поглаживания и очередного убегания, до Ровы дошло, что каменный цветок просто так не выйдет и вкусностей добыть не получится. На волосатой морде отразилась невыносимая мука. Кто виноват было ясно, теперь надо было понять, что с этим со всем делать? Другая собака, наверное, бросила б добычу нафиг, раз она не добывается. Еще б и отнесла подальше, чтобы не спалиться нафиг — хозяин-раззява, мало ли где чего обронил? Значит и сам виноват!
Но Рова — это ж собака-украинец! Все домой, все в семью! С невыносимой мукой на морде Рова попробовал засунуть в сумочку свой большущий нос — не прокатило. Тогда он резким движением (я ж наблюдаю), молнией схватил сумочку в пасть, вытер слюни о траву и опять пристроился рядом — нога в ногу, шаг в шаг. Идет, прижимается ко мне, жмурится — ну кот просто, а не собака. Я протягиваю руку чтобы его погладить, и о чудо — он меня в эту руку лизнул. Потом быстро оббегает, садится передо мной, плотно плотно, что фиг обойдешь, и лапой так, лапой — корми мол, я ж рядом хорошо хожу!
Бью себя рукой по карману — сумочка там. Целая, невредимая, только обслюнявленная вся. Когда вернуть-то успел????
Я ржал так, что из нашего прогулочного леса улетели все дятлы. Понятно, скормил Ровику все вкусняшки. Он ел, жмурился от удовольствия, но на морде большим знаком вопроса висела мысль. Так что продолжение, наверное, следует!
