Метка: Дарик

Этот пост я пытался писать полтора месяца, выдавливая из себя по букве, по слову, по фотографии и по кадру. И каждая буква, слово или кадр с фотографией проваливали меня куда-то на самое дно. Я тонул, захлебываясь в событиях, воспоминаниях, походах, выставках, сидя и уставившись подолгу в это написанное или просмотренное часами и днями, осознавая, что это все безвозвратно. Не отмотать, не изменить и не продолжить. И не могу понять, почему же меня так оглушило, практически свалило наглухо?

Дарьки больше нет! Полтора месяца прошло с дня его ухода, а я только сейчас пытаюсь пробовать смочь говорить вслух на эту тему. Странная мысль крутилась в голове — пока вы не знаете, что случилось, значит для вас, в вашей жизни Дарик еще жив. Пусть он хотя бы так поживет подольше!

Сучье, безостановочное и безвозвратное время, превращающее все живое, да и неживое в пыль и прах. 15 лет жизни – это вроде бы много? Нет, бесконечно мало, и всегда будет мало, сколько бы наши звери рядом с нами не находились. Дарик жил рядом с пятью из шести собак, которые у меня были. Он не застал только Дэлла, после которого именно Даря и вернул меня обратно к собакам. Взять щенка в дом после такого для меня неожиданного ухода самой первой и самой любимой собаки было скорее импульсивным решением, чем продуманным. И до самого последнего момента я не знал, смогу ли взять еще одну собаку или надо закончить со всей этой кинологией раз и навсегда. Если бы не Булка, так бы скорее всего и случилось, но Булка была с нами, она горевала по Деллу не меньше нас всех, и вот в далеком уже 2007 году в доме появился Дарька…

Проблемы с этим пушистым песиком начались сразу же при пересечении границы. Разрешение на ввоз щена в возрасте до двух месяцев я получил прямо в министерстве сельского хозяйства Германии — большое письмо, вежливое такое и весьма конкретное. Там же конкретно и стояло, что я должен предупредить ветслужбу аэропорта о времени и рейсе прилета, чтобы врач осмотрел малыша, и песика без проблем впустили в страну. В крупных аэропортах обычно ветврач присутствует всегда, поэтому я о предупреждении просто забыл. А еще я забыл, что прилетаю 1 мая, то есть в выходной.

Те, кто читал меня в ЖЖ помнят эту историю наверняка – мужеподобная таможенница с усами сказала, что щен должен ждать двое суток в… камере хранения, пока врач не выйдет на работу. Я ответил, что иду в камеру вместе с собакой. Тетка сказала, что там ценности и мне нельзя, протянула руки к Дарьке, а он, малышонок совсем, набросился на нее с рыком и гавом. Я убрал ее руки весьма недружелюбно, и предупредил, что, если она еще раз протянет руки к щенку, я сам упакую ее в чемодан и закрою в камере хранения. Мой русский акцент только подогрел ситуацию (в те времена немцы почему-то верили во всесильность русской мафии). На наши общие рев, маты и лай, откуда-то сбоку вышел шеф таможни, попросил всех заткнуться, записал мои данные, дал мне свои и обязал в течение недели поставить щенка на учет в местной ветеринарке. Первый конфликт разрешился в нашу пользу, но это было только начало.

Увидев щенка, Булка ожила и просто встала из могилы. Она вновь опушилась, стала есть с аппетитом и усыновила Дарика насовсем. Учила его ненавидеть собак, драться и кусаться, быстро поглощать все, что в миске, а также разным собачьим премудростям – как правильнее выпрашивать у нас вкусность, как маскироваться, чтобы быстро и незаметно на кого-нибудь напасть – да разве упомнишь все эти южачьи фокусы?

Дарик же отвечал Булке буллингом и троллингом, кусая ее за хвост, когда она отвернется, и затем с визгом убегая либо к нам на ручки, либо залезая под диван. Видели бы вы его мордяху, когда он чуть подрос, и спрятаться под диваном, как обычно, уже не смог. Голова еще пролезла, а все пушистые окорочка остались снаружи и не втягивались. Впрочем, своих Булка не обижала никогда, так что хамство в тот раз сошло с лап, но Дарик в этих игрушках стал уже куда осторожнее.

Половина Дариковского помета была просто великолепной, но несколько щенов имели жесткие проблемы с задними лапами и дисплазией. Как только я об этом узнал, помня ситуацию с Дэллом, я выбегивал Дарьку на велосипеде, понимая, что, если беда случится и с ним, только сила мышц поможет моей собаке жить и двигаться дальше столько, сколько ему отпущено. Практически каждый день мы проезжали 12-15 км, но Дарьке это только нравилось, и бегать он мог бесконечно. Правильная анатомия — это великое дело.

Дотренировались мы до того, что не только сдали экзамен на выносливость с первого раза, но еще и пришли самыми первыми, опередив вообще всех немецких овчарок, участвовавших в нашем негласном забеге. Попутно тогда мы выиграли не только спор, но еще и ящик коньяка, который все местные спортсмены там же в клубе и приговорили. Потом были BH и SchH, которые дались Дарьке легко, так как он был вполне спортивным и неагрессивным. Сдать SchH нам помешала «клубная» революция и приход туда всяких пацификов, но это тоже давняя история. Так что Дарька стал моим пока последним псом, сдававшим настоящие официальные экзамены в местном отделении SV.

Рос Дарька абсолютно беспроблемным, разве что очень любил поговорить. Одного его оставить было практически невозможно, так как голосина была вполне себе поставлена и громка. Даже молчаливую Булку он научил петь серенады так, что пролетавшие над садиком птички сбрасывали свои яйца, не долетая до гнезда, и сразу улетали на юг, подальше от этой оперы.

Когда Даре стукнуло пять, ушла Булка. Она угасала медленно, и, хотя мы, наверное, смогли как-то подготовиться к ее уходу, все-равно было безумно тяжко. Дарик, казалось, даже не заметил того, что Булки больше нет. Теперь все внимание было ему, а он, вполне себе индивидуалист, наслаждался происходящим и был очень доволен жизнью.

Кинологический мир менялся, служебные собаки все больше скатывались в декорацию, и все сложнее и сложнее было найти собаку с настоящим южачьим характером. Я снова плотно стал думать о том, что надо со всем этим завязывать — рабочие собаки уже нафиг никому не нужны, их выводят из разведения, наводняя мир чудесным, красивым планктоном, зубы которого нужны лишь для того, чтобы разжевывать пищу. Дарька отлично соответствовал типу европейского южнорусского лабрадора – улыбался, раскланивался на прогулках, хотя нет – ему было пофиг: чужие люди, чужие собаки, да все. Все кроме нас. Он мог бросится на чужого сам, отлично работал по команде, но ему, эстету, чаще всего хотелось поорать, а реальный мордобой всегда был противен. Мне же хотелось южака. Настоящего.

Бойтесь ваших желаний, они иногда сбываются! Сбылось и мое желание – Марина Новикова и Юля Григорьева вняли моим ментальным призывам, и когда Дарику было 7 лет и мои планы по сворачиванию общения с собаками уже приняли какие-то осязаемые формы, в доме вдруг появился Рова! Меня честно предупреждали, но я ж крут, сам все знаю и умею, поэтому не внял. Плюс еще работа не давала мне ни малейшего шанса побыть дома, посмотреть, что там происходит и поработать с собачками. Про Рову я обязательно напишу отдельно, да и написал бы – 3 июня у него день рождения. Вот только уход Дарика напрочь и надолго лишил меня дара речи, хотя день рождения мы, конечно, отпраздновали.

Рова и Дарик – более взрывоопасной и гремучей смеси придумать было невозможно. Все наложилось друг на друга наихудшим образом: молчаливый, спокойный и стремительный в бою, молодой и наглый Рова с одной стороны, и дико ревнивый, совершенно не умеющий драться с серьезными противниками, но обожающий потроллить и поорать Дарик с другой.

Рова чуть повзрослел и началось: Даря напрягал Рову по малейшему поводу на любые темы, включая еду, к которой всегда был совершенно равнодушен даже в юные годы быстрого роста. Зато вот у Ровы на еду конкретное такое пунктище. Собы начали цепляться все чаще и чаще, потом все больше и глубже, а закончилось тем, что Рова практически убил Дарика. Выходили его чудом, тут уже и я включился, но сам момент был упущен.

Зато Дарька нашел отличный способ добиваться своего – тяффкать и стонать. Шаг за шагом, совершенно методично он выдавливал Ровика отовсюду, отжимая его от получения первым всяческих плюшек и полезностей. Мы в зале и Дарик с нами у диванчика. Мы на кухне – ну конечно, кто же еще сопит под столом? Поехали в садик мясо жарить – Дарик крутится рядом, а Рову убираем в загончик. Молчаливый суровый Рова только вздыхал грустно и так смотрел в душу своими коричневыми глазами, что хотелось эту свою душу вынуть и скормить ему целиком. Стоило же только попытаться убрать куда-то Дарика – начинался дикий вой и кудахтание во всю южачью пасть. От нервов и переживаний у Дари в последние годы почему-то переставали держать вес задние лапы, он просто заваливался и вопил, так что и выбора у нас особо не было. С ужасом думали мы тогда, что бы было, если бы по характеру и Ровка был бы таким же слабеньким, как Дарька. Но нет, Рова только грустил, вздыхал и спокойно переставлялся туда, куда мы ему показывали.

Сколько всего было – даже не упомнить. Нас чуть не выселили из собственной квартиры, чуть не запретили держать собак, проверки полиции, ветслужб, даже зоозащита какая-то попыталась чего-то там хотеть, но тут уже я не выдержал, и они быстренько так сами отвалились. Реально было очень сложно, Дарька жег напалмом из всех орудий. Я говорил тогда со многими местными и неместными тренерами, потому что со стороны ситуация как бы виднее, и практически всегда слышал один и тот же совет – одного кобла надо отдавать. Или расселять. Или усыплять. Но как их расселишь в квартире? И как отселить Рову в вольер, когда он совершенно домашний? Отдать кому-то свою взрослую собаку? Да ща! Вообще не наш метод. Усыпить взрослого здорового кобеля? Мне куда проще усыпить здорового взрослого тренера, такие советы дающего.

В общем, мы и не думали сдаваться, находили какие-то варианты, решения, и все более-менее успокоилось: переустроили квартиру, разделили собак, миски-кормежки, прогулки отдельно, а иногда и вместе. Пока Дарька не выл, Рова относился к нему совершенно терпимо, не играл с ним, конечно, просто не замечал. А вот Даря Рову люто ненавидел, и продолжал его троллить и на него орать.

Тогда нам на помощь пришел антилай, но Дарик – собака умная. Через пару дней он перехитрил шайтан-машину: вместо дикого пения он стал стонать и повизгивать. Эту частоту антилай не брал, и Даря продолжал себе резвиться, хотя и относительно тихонечко. Соседи этого, конечно, не слышали, но дома под такую музыку можно было только убиться о стенку с разбегу. Ничего делать было невозможно, да какой там «делать», даже тупо в комп глянуть было ирреально. Но мы и к этому как-то приспособились, постоянно передвигая собак, как плитки в «Игре 15» из моего детства.

Время шло день за днем, год за годом. Собачья жизнь потихоньку наладилась и устаканилась – легкие прогулки три раза в день, летом собаки в садике – Рова в загоне, Дарику весь большой сад. Остальное время у каждого свое место в большой квартире и собаки между собой почти не пересекались. Так спокойно и без стрессов дожили мы до февраля 2019 года. Дарька вдруг начал стремительно худеть, настолько, что его стало сдувать сильными порывами ветра. Это не фигурально, это реально – дунул ветер, и пес свалился. Его перестали держать лапы, он стал похож на тряпочку, отказывался от любой еды и воды и почти не вставал. На улицу я выносил его практически на руках.

Мы пробежали по всем более-менее серьезным местным ветам, но они только разводили руками, мол, ну чего вы хотите – возраст 13 лет – это не шутки. В клинике, где убили Дэлла, шефа я знаю хорошо, поэтому настоял на обследовании. Он нехотя согласился — обнаружилась опухоль, но об операциях и думать было бесполезно. Какой там наркоз, когда пес еле дышит?

— Сколько у нас есть времени? – Спросил я врача.

— Точно никто не знает! Может пара недель, может месяц! – Сказал он, взглянул на охреневшего меня и добавил – ну может два.

Взяли мы обезболивающих таблеток, привезли Дарика домой, положили на его коврик. Он почти не реагировал на нас, и был в таком состоянии, что Рова спокойно проходил мимо него в нескольких сантиметрах, и даже не думал догрызть своего закадычного вражину.

Обезболивающее было сильнодействующим, и после нескольких таблеток Дарьке стало совсем плохо. Тогда мы убрали все лекарства, купили курицу, сварили бульон, порубили мясо в пыль, и стали закапывать эту детскую смесь прямо в пасть лежащему собачеку. Мы ни на что не надеялись, просто делали то, что сами себе придумали и могли делать, потому что нельзя чтобы в 21 веке собаки умирали голодной смертью вообще, а уж домашние и хозяйские – тем более.

Дарька вначале все выплевывал, но потом потихонечку стал глотать маленькие кусочки, а затем и жевать. Чудо необъяснимое, конечно, хотя пес почти не вставал, а выход, точнее вынос на улицу по-прежнему был безумно долгим и сложным. Боясь признаться сами себе, и помня слова врача, мы готовились к тому, что Даря уйдет очень скоро. Надо было видеть, во что превратился красивый, лощеный, с когда-то великолепной шерстью пес. Сомнений не было ни у кого, включая, наверное, и самого Дарика.

Вот тогда в доме появился Юрин. Как и почему он появился, я уже здесь рассказывал. Это был мой совершенно сознательный выбор щенка из помета, о котором я и мечтать не мог – мама и бабуля с одной стороны и бабуля с другой мне известны, родная кровь Ровы, плюс еще и чудесный выбор Оли Грошевой именно того, кто мне был так нужен. Но на самом деле я даже представить себе не мог, какой переворот учудит Юрин, попав к нам. С его приездом поменялось все: Рова отправился жить с нами, а Юрину достался слабенький Дарька.

Даря, увидев веселого и незнакомого щенка, который укладывается рядом с ним на его, Дарькин коврик, таскает его игрушки (которыми он уже сто лет как не играл) и вообще ведет себя дома по-хозяйски, сначала обомлел, а потом озверел. Как это так? В доме, где он – хозяин, ибо Государь, завелось нечто, кого он еще не отстроил? И Дарик пошел на поправку. Резко. Он стал нормально есть, затем вставать, проситься на улицу, и, конечно, пытался гонять маленького щенулю.

Я боялся повторения ситуации с Ровой, но у щена оказался настолько золотой характер, что он воспринимал Дарика как большую лохматую игрушку. Дарик не успевал за щенком никак, только бурчал и лаял, клацая зубами воздух там, где только что был Юрин. Щен же веселился вовсю, не давая Даре ни минуты задуматься над бренностью проходящего, покряхтеть и постонать. Он прыгал вокруг, теребил Дарькины уши, пытался таскать его за хвост, а потом, набегавшись и наигравшись, просто залезал Дарику в лапы, сворачивался прямо в нем клубочком и тут же засыпал.

Дарька офигевал – тот, кого он пару секунд пытался достать, щелкая пастью, вот он, тепленький и беззащитный, сам пришел. Пес вставал с коврика и уходил подальше, но Юрин тут же просыпался, шел, шатаясь на своих еще нетвердых со сна лапках, доходил до только что улегшегося на новом месте Дари, падал, заворачивался в сердитого собаку и снова засыпал. Дарька бурчал по-стариковски, но быстро понял, что убегать бесполезно – Юрин все-равно настигнет. Старый пес тяжко вздыхал, устраивался поудобнее и парочка вместе начинала сопеть и похрюкивать во сне.

Дарику повезло: начавшаяся пандемия усадила нас всех дома и позволила не просто четко контролировать ситуацию, не давая зверятам озверевать, а и потратить на Дарю столько времени, сколько в другой ситуации было бы просто невозможно – работу ведь никто не отменял. Кормежки, прогулки по первому требованию сколько бы ему гулять не хотелось, постоянное наблюдение и.. и Юрин! Главная мохнатая веселая таблетка из Одессы подняла Дарю на все лапы сразу. Юрин стал первой собакой, без которой Дарик не мог находиться ни минуты, если только не спал. Стоило забрать Юрина на прогулку одного, как Дарька тут же начинал голосить так, что было слышно далеко в полях от нашего дома. Возвращаясь с прогулки, Юрин первым делом бежал к Дарику, мол, вот я, не ори, давай играть. И играл, не давая старичку выспаться, заваливая его своими игрушками, скача по комнате, как маленький жирафенок, иногда наступая на самого Дарика как на коврик. Даря просыпался моментально, как обычно орал, и пытался цапнуть убегающего Юрина, да какой-там?

Снова все наладилось, жизнь вошла в свой спокойный ритм и покатилась дальше. Конечно, с тремя коблами в квартире было не легко. Дарька так же потихонечку старел, характер его становился все противнее, сам он все требовательнее и настойчивее. Мы совсем не всетерпимы и не матьтерезы. Иногда вопли собачки, желающей немедленного общения выбешивали конкретно, и тогда я мог потрясти его за шкуру или хлопнуть по холке. Дарик смотрел мне в глаза и… да, продолжал орать. Он совершенно точно был уверен в результате. Тогда мы со вздохом закрывали рот со своими собственными хотелками, и просто делали то, чего хотелось Его Величеству: гулять, гладиться, переворачиваться, вставать и бродить по квартире, требуя вкусняшки.

Когда Даре стукнуло четырнадцать с половиной, ему стало тяжело подниматься с плитки (кто там про скользкие полы для молодых собачек на выставках плакался?) – мы положили ему коврик. Затем мышцы старенького пески еще больше ослабели, тогда мы стали поднимать его руками, переворачивать, если надо, на другой бок когда лапы затекали (иногда вставали несколько раз за ночь). Но стоило Даре оказаться на лапах, это был прежний, требовательный и обожающий прогулки пес. И как он их обожал – в день мы могли выйти с ним и 6 и 7 раз, причем каждая прогулка была больше часа по времени и больше километра по расстоянию. Пес гулял медленно, наслаждался, дышал. Столько сколько нагуляли мы за это время – даже подумать страшно. У меня закончилась куча аудиокниг, которые лежали и ждали своего часа, они дождались и закончились…

— Да, это же жуть и кошмар! — подумают многие из вас. — Как же так можно? Сколько времени для этого нужно? И сил? И нервов? И средств?

Много! Очень-очень много! Я забыл, когда последний раз был в отпуске и видел море, приходилось отказываться от любых, даже сильно денежных заказов, если для этих заказов приходилось куда-то уезжать хотя бы на сутки. Многие знакомые, даже те, у кого есть свои собаки, страшно удивлялись и говорили: «Зачем? Зачем гробить свою жизнь ради и так уже много пожившей собаки?»

Я совсем не сторонник каких-то там рекордов, красивых цифр и вытаскивания за уши, лишь бы оно дышало и жило, пусть и каждый вздох доставляет зверику боль, а каждый стук сердца отдается ударом молота по голове. Просто внимательно смотрю в глаза собаке и стараюсь понять, хочет (и может) ли пес жить? Мучить живое, лишь бы самому себе было легче – это садизм чистой воды, и это точно не про меня.

Я не знаю, кто и как решает этот вопрос для себя, но я был абсолютно уверен: Дарик жить хотел! Как сейчас вижу его, лежащего рядом с дверью на кухню, с поднятой головой, смотрящего мне в душу своими коричневыми глазюками, и напоминающего громкими стенаниями с повизгиванием, что уже пора его кормить, немедленно и много. Он и так слишком долго ждал! Поели? А потом гулять! Поспать и снова по кругу, еще и еще. Все воспринимается как должное, как будто, так и было, и будет, и должно быть всегда.

Вспомнилось сейчас: когда только приехал в Германию, познакомился с местной семьей врачей. Молодая пара, детей у них не было, поэтому они решили усыновить ребеночка откуда-то из Африки. Ехать выбрать самим им не разрешили, прислали ребеночка оттуда сами, а ребеночек оказался с ДЦП да еще и в тяжеленной стадии, почти овощ.

Ребята сразу все поняли, но отсылать «посылку» обратно не стали. Один из них ушел с работы, и находился дома постоянно, поднимая ребенка так, как это вообще было возможно в их случае. Я смотрел на этих ребят – счастливая семья, веселятся, шутят, ведут вполне активный образ жизни – всякие городские праздники, поездки, прогулки. Ребенку к тому времени было уже лет 11, он крутился в своем инвалидном кресле, весь обвешанный проводами и какими-то аппаратами, булькал что-то свое, кричал, шипел, пускал слюни, размахивал скрюченными ручками, и было видно, что ему просто хорошо. И тоже весело.

Виду я, конечно, не подавал, но внутри меня был ужас – как так можно жить? Ведь это же адский труд каждый день, каждую минуту – не отойти, не выдохнуть, ни-че-го. Потом смотрел на молодую пару и ничего не понимал – ребята счастливы, они просто живут, делают что могут и наслаждаются всем, что у них есть. Теперь понял – вот именно просто живем, воспринимаем как должное, делаем что можем. Встать два раза за ночь? Легко (вру, тяжеленно, особенно для меня). Трекер орет и зашкаливает? Да пофиг. Печка дома вообще не выключается? Зато я могу разобрать курицу голыми руками на время, да так, что мне проф.повара с их оборудованием позавидуют. А на тему варки бульонов я уже и со многими французскими шефами теперь поспорю. Все это не сложно, ерунда, лишь бы пес жил, и жить ему было весело и вкусно. Больше ничего другого на эту тему «тяжестей» в голову не приходило!

Мы брали Дарьку с собой везде, куда только можно было его взять. С ним было гораздо проще и удобнее – он не прыгал от радости, заваливая сразу по три ребятенка, как делает Юрин, и не пытался убивать других собак и людей, как делает Рова. Лежит себе спокойно, или играется со щенками, как было на большом предпоследнем гриле, который мы устраивали для украинских беженцев, почти совпавшем с днем рождения Дарьки.

На последнем таком же большом гриле в то последнее же Дарькино воскресенье, погода была хмурой, но теплой. Дарька неохотно вставал по своим делам, потом снова ложился на коврик, и почти все время спал. Когда уже все закончилось, и все присутствующие накормились, я, задолбанный и замученный, не знаю почему, но сложил все оборудование, пришел, уселся к спящему Дарьке на коврик и стал его тихонечко гладить. Сил не было совсем, не хотелось никуда уходить, двигаться, вставать. Не знаю, сколько мы с ним так сидели-лежали, но в моей душе не шевельнулось ничего, я даже подумать не мог, что сижу так со своей старой любимой собакой в последний раз. Может усталость сказалась, может толстокожесть, а может просто меня так судьба хранит или защищает – кто знает?

Казалось бы, чем может удивить собака, с которой реально уже простились два года назад, и уже тогда уже были готовы к самому худшему? Оказалось, может, еще как может. В последнюю свою неделю Даря снова как-то очень сильно похудел. Это прямо ощущалось руками, но видно не было – его шерсть снова отросла, стала лохматой и пушистой. У него стало меньше сил, и он перестал поднимать нас ночью свои обычные один или два раза, спал себе спокойно до утра. Вставали мы по-прежнему очень рано и у него как-то получалось доспать-дотерпеть, уже не поднимая нас затемно. Зато аппетит у него даже улучшился, он стал больше есть, кусаться, если кормили руками, а после прогулок, прежде чем улечься на коврик, постоянно ходил и клянчил вкусняшки, отпихивая собой веселого Юрина.

В понедельник, отоспавшись после гриля, он вытащил меня и Юрина на раннюю прогулку. По дороге нам встретилась тетечка с черным молодым лабром. Юрин, как обычно, взвился, стараясь надавать незнакомому псу по наглой черной морде, я так же, как обычно, поддернул Юрина за ошейник, чтобы он завис только на задних лапах и потерял опору. Юрин завис, а тетенька с собакой не просто ускорилась, а резво так побежала и завопила мне: «Держите свою собакуууу!»

— Не, ну а я чего делаю? – Ответил ей вслед, глядя на матерящегося в воздухе Юрина. Тут взгляд сам собой перевелся вниз, и я увидел бегущего за теткой с лабром рычащего Дарика на уже почти полностью размотанной восьмиметровой рулетке. Посмотрел и удивился – Даря пытался догнать лабра и ему вломить! Хорошо, что тетка была резвой, а лабр молодым, иначе мне бы пришлось извиняться два раза, а так все ограничилось одним. Тетка скрылась в кустах и нам не ответила, Юрин тут же забыл о происшествии и потрусил рядом, а Даря еще долго порыкивал, гордо неся голову с хвостом, крутил ими по сторонам и искал, кому бы еще накидать?

В тот день мы отгуляли еще пять раз, пес поел тоже раза два. Вечером нам встретился маленький щеночек коккера и Дарька в одиночестве (мы вышли без Юрина), чудесно с ним поигрался. Вечером, правда, от еды он отказался, но такое бывало не раз – поведение у песика было совершенно обычным и совершенно, абсолютно ничего не предвещало беды.

Утро вторника было тоже совершенно обычным – Дарик поднял всех на прогулку, вышел, сделал все свои дела и пошел гулять дальше. Прошел метров 300, попытался развернуться, закачался… и вдруг упал! Не так, как он падал, зацепившись за ветку или кочку на дороге, просто подкосились все лапы сразу. И все! Встать на свои лапки Дарька так больше никогда и не смог.

Конечно, я понимал, что пес слабеет и стареет, но мне думалось, что ситуевина будет похожа на ту, что была два года назад – постепенно он будет угасать, терять силы, а дальше будет видно, что и как делать. Все случилось совсем иначе, абсолютно неожиданно, без подготовки и каких бы то ни было предупреждений. Была собака и больше ее нет!

Теперь дома тихо, но я подсознательно все-равно вслушиваюсь – не раздастся ли призывный стон Дарьки, к которому уже так привык за столько лет? Не пора ли гулять-кормить-гладить-перевернуть его, если он лапку залежал? Открываю холодильник и первое, на что смотрю – есть ли у Дарьки еда? И уже сваренная, и свежая? Захожу в комнату и сразу к банке с любимыми вкусняшками Дарика – не закончились ли? Он всегда после прогулки приходил побираться, точнее настаивать и требовать. Засовывал свой нос и стоял до тех пор, пока не получал вкусняшку, лишь после того шел и укладывался на свой коврик.

Зашел на днях в магазин и, как обычно, сразу к мясному отделу: нам из еды мог запросто чего-нибудь забыть, а вот Дарьке – никогда. С него начинались любые продуктовые закупки, за это время подобные телодвижения дошли уже до автомата. Тут же мысль молнией – все! Дарьки уже нет, и это все не нужно. Возвращаюсь к кассе, а на пути любимые Дарькины вкусняшки. Снова ни разу не контролируемая мысль – сколько их осталось дома? Надо уже брать или еще нет? А вдогонку молотком в башку – не надо их уже больше Дарику! Никогда не надо.

По дому ходит растерянный Юрин, носит в пасти игрушки и не знает, куда их теперь класть – раньше он все приносил Дарику, подкладывал под него. Дарик ворочался, игрушки пищали, Дарик ругался, а Юрин прыгал и радовался. Теперь пусто – нет ни любимого красного Дарькиного коврика, ни самого Дарьки. В зале развалился Рова, который вольностей не любит и подобных фокусов не одобряет. Веселое детство Юрина вот так взяло и в один момент грустно закончилось. Для меня же закончилась еще одна эпоха, еще одна собака.

Сказать, что уход Дарьки стал для меня шоком – не сказать ничего. И я сам не могу понять, что со мной происходит и почему меня так кроет? Цепочка событий: война -бегство и смерти людей – приезд и уезд давно (а лучше бы никогда больше) не видимой родственнички, спокойствие конечно подорвало, но я и подумать не мог, что будет так тяжело. Мы возились с Дарькой и тянули его так, как до сих пор не возились ни с одной нашей собакой (не потому, что не хотели, просто сложилось так). Все десять заповедей щенка своему будущему хозяину выполнены с лихвой, вроде погорюй, погрусти и отпусти. Но нет, плющит, колбасит, выворачивает наизнанку.

И эти долбаные мысли еще – недодал внимания, не догладил, недолюбил! Я понимаю – бесполезно, поздно, неконструктивно, ничего изменить не получится, и все-равно душу шинкует на куски каждый день, хотя сейчас уже немного легче, конечно. Ненавижу, когда рядом с именем собаки появляется еще одна дата, а о самой собаке вместо «есть» говорят «был». Как можно уложить всю огромную жизнь в несколько экранов текста и небольшой видеоролик?

Булка ушла в 2012 году, Дарька вот сейчас, через десять лет после нее. Я снова ощущаю, насколько мне тяжело и невыносимо их терять в любом возрасте, что бы с ними не происходило. Нет ресурса, нет сил смотреть на все это, ловить беспомощный взгляд своей собаки и понимать, что помочь тому, кто в тебя абсолютно верит и зависит от тебя целиком и полностью, не можешь вообще, никак и ничем. Только быть рядом, делать что можешь, а это – бесконечно мало. И это ощущение тупого бессилия просто рвет на куски, а в голове все чаще и чаще одна и та же мысль – пора заканчивать с собаками. Наверное, уже пора…

Прости нас, Дарька, за все эти «не». Я знаю – ты нас очень любил, и мы тебя любим бесконечно. Теперь у тебя уже ничего не болит, болит только у нас, и будет болеть всегда, столько, сколько будем жить.